Медные пятаки правды. Евгений Мосягин
его в увольнение! – потом, повернувшись ко мне, не снижая голосового усердия, распорядился:
– Можешь идти!
Я достал из кармана увольнительную записку, по которой собирался сегодня уехать к Вале, развернул ее, положил на стол комбата и четко произнес, поднеся руку к козырьку:
– Слушаюсь, товарищ полковник!
Затем налево кругом и тремя строевыми шагами подошел к двери. В коридоре никого не было. Выйдя из штаба, я подумал: «Хорошо отделался. Мог бы и на “губу” загреметь за пререкания с начальством». А ведь по сути дела пререканий не было. Но в армии существуют твердые правила: «Приказ начальника – закон для подчиненного» и «Молчать, когда с тобой разговаривают!».
Кстати, о начальнике финансовой части. Я так и не понял, осуждал он мои словопрения с Харкиным или сочувствовал мне. Я был склонен думать, что начфин, как благонравный, уравновешенный человек и прилежный офицер, скорее, осуждал меня. С позиций начфина было бы правильней, если бы на все, что говорил комбат, я отвечал бы, как это положено подчиненному: «Слушаюсь», «Виноват, исправлюсь», «Так точно» или «Никак нет» и в конце каждой из этих фраз почтительно добавлял бы «товарищ полковник».
Был такой случай. Я был тогда еще комсоргом и по какому-то делу зашел в кабинет начфина. Начфин предложил мне сесть и мы принялись обсуждать какой-то вопрос, интересующий меня. На столе у начфина были разложены во множестве деловые бумаги, а слева от него на полу у стенки стоял обитый листовой сталью открытый денежный ящик, почти доверху заполненный беспорядочно лежащими пачками денег. Во время разговора начфина позвали к телефону и он быстро вышел из кабинета. Я остался наедине с открытым железным ящиком, набитым деньгами. Начфин отсутствовал более пяти минут, а когда, вернувшись в свой кабинет, увидел открытый ящик, и как-то странно посмотрел на меня. Я сказал ему, что хотел уйти, не дождавшись его возвращения, но остался из-за того, что батальонная казна могла бы остаться без присмотра. Капитан сказал спасибо, но я почувствовал, что он держится как-то натянуто.
Все разъяснилось потом. Как только я ушел от начфина, он заперся в своем кабинете и пересчитал все деньги в ящике. С большим удовольствием он сообщил мне, что все оказалось в порядке.
Что же касается запрещения не пускать меня в увольнение, ни командир взвода, ни командир роты воспитательной работы со мной не проводили. Старшина роты сказал мне, что капитан Тарасов поручил ему проследить за исполнением приказа комбата.
– Так что придется тебе, Женя, куковать два месяца в казарме, – посочувствовал мне ротный старшина Толя Шипарев
МОГЭС
Мое отделение, укомплектованное отделочниками, было направлено на ремонтные работы в МОГЭС. Это здание располагалось на стрелке Обводного канала и Москвы-реки. Построенное в начале двадцатого века, оно было Центральной Электрической станцией городского трамвая. Теперь оно стало Московской Городской Электростанцией.
Около двух месяцев работало мое отделение на этом