Перевёрнутое небо. Валерий Бронников
все беды у вас молодых от того, что вы ничего не замечаете. Если бы на меня так смотрели, разве остался бы я стоять столбом? Враз бы помолодел лет на сто! А на женщин я смотрю даже во сне – верх совершенства и красоты. Художники их запечатлевали на картинах, в литературных произведениях.
– Это толстая что ли? – перебил, не унимаясь, Ромка.
– Она не толстая, она красивая, Джоконда! – многозначительно поднял палец кверху Африка, – Настоящая дева из будущего коммунизма! С неё портреты писать можно али из глины лепить мумию. Нет у нас в деревне поэтов, иначе бы про неё стихи сочиняли, али песни.
– Кто такая Джоконда, я не знаю, а вообще я парень холостой и свободный. Если она смотрит – пусть смотрит, до дыр не проглядит! Я жениться не собираюсь, тем более, на такой старой, как твоя Алёна.
– Сам ты старый! – обиделся и повысил голос Африка, – Она тебе ровня. Вот оденется на праздник, будешь тогда страдать да может уже поздно оказаться. Я старый, а старые никогда не ошибаются. Хотя, впрочем, дело твоё, может, ты и впрямь с дырявой башкой родился и ничё не видишь, едри его вошь! – дед Африка даже рассердился, – Если женщин не видишь, значит, в жизни ты вообще ничего не видишь! Пустой для коммунизма человек, трутень!
– Чего это у меня башка дырявая, скажете тоже! – Ромка обиделся и отошёл обратно к другому столу.
Всё время, пока Африка отчитывал Ромку, Василий молчал. Он считал не вправе вмешиваться в разговор людей, которые земляками ему являлись только теоретически и которые его никогда раньше не видели.
– Я Ленивое ваше хорошо знаю, приходилось бывать и там, рыбачить в Гослове в бригаде. Послевоенные годы были трудные, голодные, но всё, что мы добывали, уходило государству, нам редко чего перепадало. Вот море-то я хорошо и изучил. Старики не давали расслабляться, учили уму-разуму по-своему, на практике, – Африка вдруг умолк и неожиданно спросил:
– А мы не просидим тут? Объявят рейс, а нас нет.
– Никуда не денемся, – ответил Василий, – Все знают, что мы тут, но наверно пора места освобождать, другие тоже хотят есть-пить.
Пассажиры сорожьего рейса потянулись чередой в пассажирский зал обратно на деревянные стулья. Рейс опять перенесли на тридцать минут.
– Почему бы не перенести на пару часов, чтобы пассажиры не страдали-не мучались? – горестно сказала тётя Кузя больше себе самой, чем окружающим.
– А што им, – отозвался Африка, – Они дома, никуда не спешат, где ли чай пьют али в карты режутся. Пилоты, поди, семь раз пообедали. Им ГВФ форму выдал, самолёты выдал, бензину тоже нальёт, а они не летят! Кака-то кадушка получается: людей маринуют, как грибы, едри их вошь! Почему-то мы в шторм в море ходим, а они не летят. Привилегии им каки-то! А, с другой стороны, самолёт – это не телега хромая, по дороге хомут не затянешь и оглоблю не поменяшь! Эта этажерка летит по воздуху и крыльями машет, как птица. Мудрёно всё это…
В дискуссию больше никто не вступил.