Любимых убивают все. Сабрина Хэгг
и глубоко затянулся.
Йенни молча смотрела на него, кусая губы, и ничего уже не чувствовала, кроме его боли – рвущей, совсем не детской.
Аксель не увидел в ее взгляде ни привычного лицемерного сочувствия, под пеленой которого скрывались мысли вроде «Как хорошо, что все это случилось не со мной», ни раздражающей жалости.
– Извини, что гружу тебя этим. Вряд ли тебе хотелось все это выслушивать. Просто… мама не виновата в том, что с ней происходит. То, что ты видела тогда, – результат всего, что ей пришлось пережить… и, наверное, результат моего тотального неумения нормально ее поддерживать.
Аксель натянул на лицо измученную улыбку. Йенни не вымолвила ни слова, замерла посреди улицы, словно бледная керамическая фигурка. Ее ладони были сцеплены в замок – холодные, омытые страданием Акселя.
Йенни изо всех сил пыталась сдержать слезы. Однако несколько капель все же сорвались с ресниц, заскользили по бледным щекам и упали с подбородка крохотными кристаллами.
– Йенни, ты чего? – обеспокоено спросил Аксель, глядя на подругу. Он выбросил окурок и затушил его подошвой кроссовки.
Аксель протянул руку к лицу Йенни, намереваясь вытереть слезы, но Йенни увернулась пристыженно, растерла щеки холодными ладонями.
«У меня нет права плакать. Плакать над его горем… когда он сам даже себе этого не позволяет», – думала она, не отнимая рук от лица. Только Йенни не учла, что Аксель, может быть, все выплакал за прошедший год, все выкричал. Или, может, так одинок и сломлен был в своем горе, что не видел смысла в том, чтобы плакать, – ведь никто бы не услышал, никто бы не смог помочь. – Ты… Я раньше совершенно не понимала, с какими ужасами тебе приходится жить и мириться, – пролепетала Йенни, потупив взор. – Я поражаюсь тому, какой ты… какой ты сильный.
– О чем ты говоришь? Просто на мою долю выпало чуть больше дерьма, чем, скажем, на твою. Хотя это тоже не факт. Я же ничего… совсем ничего о тебе не знаю.
– Даже не пытайся со мной спорить, Аксель, – твердо сказала Йенни.
– Ладно, как скажешь, – усмехнулся он. – Пойдем, если ты не устала, я покажу тебе свою земляничную поляну[20].
Место, о котором он говорил, находилось близко к его дому. Это оказался обыкновенный дощатый пирс. Он располагался в самой отдаленной части пляжа, про которую толпы отдыхающих почти никогда не вспоминали. Море той ночью было спокойным и необычайно живописным. Ребята сели на край пирса, свесив ноги. Какое-то время Йенни медленно оглядывалась по сторонам – хрупкая красота сонной ночной природы поражала ее каждый раз, приятной тоской отзывалась в сердце.
– А ты… ты не винишь Робби за то, что он сделал? – спросила Йенни, старательно избегая смотреть Акселю в глаза. – Не винишь его в том, что все могло быть иначе, не прими… он тогда наркотики?
Аксель задумался, обратив взор к распятым в небе звездам.
– Я не знаю. Сначала я очень злился. Даже не знаю,
Земляничное место или земляничная поляна (