Джастисмен. То Сону
не приходило отказываться.
Печально, но такова была его жизнь.
И потому нет ничего удивительного в том, что тогда, в тот день, он остался посреди улицы один-одинешенек.
В тот день у них был корпоратив, и он так наклюкался, что не заметил, как наступил рассвет. Однако при посторонних он не позволял себе совсем расплыться и потому окружающие редко понимали, до какой степени он пьян.
Как это было заведено, сначала он отправил на такси домой все начальство, потом всех коллег, убедился, что все разъехались, а потом вдруг уронил голову, точно сломанная сильным ветром сухая былинка. Голова тряслась, дрожь передалась телу, опьянение навалилось на него всей тяжестью, и ноги перестали его слушаться. И когда он попытался сдвинуться с места, идти получилось только зигзагами.
Останавливаясь, он втягивал живот, стискивал зубы и сжимал кулаки, словно мастер кун-фу, концентрирующий энергию. В эти мгновения его охватывал беспричинный гнев, и, пытаясь хоть как-то очухаться, он оглядывался по сторонам и делал глубокий вдох.
Он был один, он не мог победить опьянение и больше всего походил на сдувшийся воздушный шарик, тоскующий по небу. Он все больше хмелел, ноги несли его совсем не туда, куда он хотел направиться; шатаясь и то и дело падая, он блуждал по незнакомым переулкам.
Хмель подчинил себе тело, разум захлестнуло волной ярости. В какой-то момент сознание вернулось, мигнув, словно лампочка, свисающая с сырого потолка подземелья. «Зачем я брожу по этим улицам?» – промелькнуло у него в голове, но мгновенье спустя вопрос погас без ответа.
Ему раньше было невдомек, что внутри него может таиться другое «я». Кто его знает почему, но до сего дня он и не предполагал, что человеку нужно иногда вглядываться в глубины собственной души.
Наверняка это из-за того, что в школе он слушался учителей, в армии действовал по уставу и выполнял приказы, на гражданке и думать не смел противиться чужому мнению, а потому попросту не находил времени на себя, на то, чтобы заглянуть в свое сердце, осознать собственные потребности и желания.
Собственно говоря, он ведь только и делал, что просто терпел происходящее, изо дня в день, с утра и до вечера, с того момента, как откроет глаза, и до самой ночи. И вдруг выяснилось, что в голове у него, в груди, в глубинах его существа таилось и ждало своего часа истинное «я».
Стоило только вышколенной обществом личине дать слабину и потерять контроль над телом, как это другое «я» поднимало голову, разливалось по кровеносным сосудам, просачивалось в клетки и начинало борьбу, словно подпольная телестанция, что распространяет пробивающийся сквозь блокировку сигнал.
Его истинной сущности случалось очнуться и раньше: тогда его охватывала накопленная за долгие годы злость на мир, все это время презиравший и унижавший его. Но обычно озлобление это достигало некоего пика и сходило на нет. Однако в тот день все пошло не так, как обычно. Вместо того, чтобы схлынуть, закипевший гнев ударил в самую маковку, взорвался, вырвался наружу, словно петарда, и,