Представь нас парой. Кэтти Уильямс
поверит, будто мы с тобой встречаемся? Мы все время ругаемся. И она знает, что мне не нравятся женщины, которые любят поспорить. Ради всего святого, она была знакома с достаточно многими из моих подружек, чтобы понять, что ты абсолютно не из тех женщин, которые мне нравятся!
Каждое его слово, слетавшее с этих соблазнительных губ, причиняло боль, но Джорджина отказывалась отступать.
– Значит… тебе не нравятся женщины, которые любят поспорить? – язвительно переспросила она. – Или тебе просто не нравятся женщины, чье мнение не совпадает с твоим? Другими словами, значит ли это, что твой интерес к противоположному полу ограничивается высоченными блондинками, чей словарный запас состоит всего из одного слова, и это слово «да»?
Матиас сложил руки на груди и разразился смехом.
– Теперь ты обвиняешь меня в поверхностности, – протянул он. – Но хочу заметить, что у меня никогда не было проблем с высоченными блондинками с ограниченным словарным запасом. Когда ты живешь в быстром ритме, меньше всего хочется, чтобы рядом оказалась докучливая пила, которая недовольна твоим опозданием на пять минут или тем, что ты забыл купить молоко.
– Что-то я сомневаюсь, что ты занимаешься такими приземленными вещами, как покупка молока.
– Да, такого не случалось с тех пор, как я в детстве работал посыльным в этой убогой лавчонке рядом с домом Берти. Конечно, после того, как мои родители решили завести корову, покупать молоко мы стали значительно реже, – натянуто ответил он. – Но вернемся к нашему разговору. Если мать купилась на твои небылицы, тогда у нее проблемы посерьезнее депрессии. Я хочу сказать… Когда именно мы закрутили этот сладострастный, тайный роман, о котором стало известно только сейчас?
Они давно не разговаривали так долго, оставаясь наедине, и Джорджина была очарована загадочной, волнующей красотой Матиаса. Теперь она подмечала детали, которые раньше смутно отпечатались где-то в ее подсознании.
Например, глубокий серый цвет его глаз временами становился ледяным, словно замерзшие арктические пустыни, а иногда они почти что чернели и полыхали огнем. Еще ее завораживали чувственный изгиб его губ и идеальные черты лица. Не говоря уже о впечатляюще густых ресницах Матиаса, которыми он так хорошо скрывал то, что не хотел показывать миру. Он источал грешную сексуальную притягательность такой силы, что у Джорджи начинали путаться мысли, и чем больше она смотрела на него, тем быстрее забывала все, что хотела сказать ему.
Словно в былые дни, когда она мечтала об отношениях, не имевших ни одного шанса стать реальностью, ее охватило дикое волнение, которое она всегда испытывала в присутствии Матиаса. Как будто не было этого вмешательства времени… как будто Джорджи никогда не видела собственными глазами тот тип женщин, который он предпочитал, и тот, который ему определенно не нравился. Под вторым подразумевалась она сама.
Она отвела в сторону свои непослушные глаза и сосредоточилась на точке повыше его правого плеча.
– Матиас,