Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе. Теодор Драйзер
велел клерку передать Оуэну, что ненадолго отлучится по делам, сел в вагон конки и доехал до дома, где обнаружил, что старшая дочь готовится к выходу. На ней было алое бархатное платье, отделанное узкой позолоченной тесьмой, и алый тюрбан без полей, расшитый золотыми нитями, изящные ботинки из золотистой лайки и длинные перчатки из бледно-сиреневой замши. Ее уши были украшены одним из последних увлечений – длинными гагатовыми сережками. Увидев ее, пожилой ирландец осознал – вероятно, с большей ясностью, чем когда-либо раньше, – что вырастил птицу с редкостным оперением.
– Куда ты собралась, дочь? – спросил он, безуспешно пытаясь скрыть свой страх, расстройство и нарастающий гнев.
– В библиотеку, – непринужденно ответила она, но вдруг поняла, что с отцом происходит что-то неладное. Его лицо было слишком отяжелевшим и серым. Он выглядел усталым и мрачным.
– Поднимись на минуту в мой кабинет, – сказал он. – Хочу перемолвиться с тобой перед уходом.
Эйлин испытывала смешение любопытства, изумления и тревоги. Желание отца поговорить с ней в его кабинете было необычным, а его настроение говорило, что ее ожидает что-то неприятное. Как любая женщина, которая нарушает общепринятую мораль, Эйлин остро сознавала губительные последствия, к которым могло привести ее разоблачение. Она часто думала, как бы поступили ее родные, если бы узнали, чем она занимается, но так и не смогла прийти к определенному выводу. Ее отец был чрезвычайно решительным человеком, но она ни разу не видела, чтобы он проявлял жестокость или равнодушие к кому-либо из домашних, и особенно к ней. Казалось, он любит ее больше других и ничто не может отвратить его от этой любви, но теперь она была не слишком уверена.
Батлер шел впереди, тяжело ступая по лестнице. Эйлин, следовавшая за ним, на ходу посмотрелась в высокое трюмо, стоявшее в коридоре. Она сразу же оценила всю пленительность своего облика и неуверенность в ближайшем будущем. Чего хотел отец? Волнуясь, она заметно побледнела.
Батлер вошел в свой душный кабинет и опустился в большое кожаное кресло, несоразмерное с остальными предметами обстановки, подходящее только столу. Перед ним, напротив окна, располагалось кресло, куда он усаживал посетителей, чьи лица он хотел рассмотреть получше. Когда Эйлин вошла в комнату, он указал на это кресло, что не сулило ей ничего хорошего, и велел:
– Сядь вон там.
Она уселась, не представляя, чего ждать дальше. Ей на ум сразу пришло обещание, данное Каупервуду: отрицать все во что бы то ни стало. Если отец собирался обрушиться на нее с нападками по этому поводу, то он ничего не добьется, подумала она. Это был ее долг перед Фрэнком. Ее прелестное лицо сразу же вытянулось и будто застыло. Она сжала свои маленькие белые зубки, и отец сразу же заметил, что она сознательно готовится противостоять ему. Он опасался, что это является доказательством ее вины, и поэтому испытывал еще больший стыд, отчаяние и ярость. Пошарив в левом кармане своего пальто, он извлек вместе с другими письмами то самое роковое послание, выглядевшее дешевой уловкой. Его толстые пальцы подрагивали, когда он извлекал листок из конверта