Высокие отношения. Михаил Олегович Рагимов
хоть с морским огурцом, – безразлично хмыкнул старик. – Ты умный человек, Фра, но твоя главная беда в том, что ты слишком любишь все красивое. Поступки, слова…
– Кому что, Бьярн, кому что. Кто-то больше жизни любит деньги, кто-то власть, ну а мне нравится все красивое. Имею я право?
– А еще ты любишь делать вид, будто ты мудрец, проживший десяток жизней.
– Мало ли! Воля Панктократора непредсказуема, и он вполне мог перекидывать мое сознание из человека в человека. Надо же как-то набираться опыта и знаний!
– Тоже верно, – кивнул Бьярн, – тоже верно. В знаниях сила! Не зная как зажечь факел, можно до конца жизни проплутать в лабиринтах, так и не увидев света солнца… Так зачем ты меня звал, Фра? К чему эта спешка, запыхавшиеся гонцы, загнанные лошади, недовольные женщины? Никогда не любил бросать дело на середине. И да, за кем ты послал Дюссака в такой дождь?
Фуррет присел в соседнее кресло, обхватил подлокотники, выполненные в виде могучих медвежьих лап.
– Сегодня ты удивительно многословен.
Бьярн вместо ответа пробежал пальцами по гарде своего меча, изображая жонглера на канате. «Жонглер» запнулся на четвертом шаге, упал, зацепившись пальцем-рукой, сорвался, размахивая конечностями. Фуррет с интересом наблюдал за представлением.
– Так что случилось, Фра?
– Этой ночью убили купца с Островов. Парень обмывал удачную сделку, пошел в порт, и по дороге ему медленно перепилили шею тупым ножом. И отобрали все деньги.
– Последнее для островного страшнее всего, – задумчиво ответил Бьярн, покачал головой. Белая грива делала его похожим на старого льва.
– Я бы сказал, что равнозначно.
– И кто же этот пустоголовый храбрец? Имя известно?
Фуррет откинулся на спинку кресла, внимательно посмотрел в окно. Подвигал челюстью, будто пережевывая какую-то горечь.
– Кто именно резал островного пока не выяснили. Впрочем, я и не требовал уточнить. Кто-то из шайки ублюдков Рэйни.
– Рэйни… – повторил старик. – Знаешь, у него даже имя противное – на языке привкус как с похмелья. Такого, когда вино запиваешь, чем покрепче, а потом блюешь полночи. И это отвратительное имя в связи со всякими отвратительными поступками, я слышал. И не раз. А вот лица не помню совершенно.
– Это, старик Бьярн, называется старостью! – хохотнул Фуррет.
– Так я и не стараюсь выглядеть молодым. Не закрашиваю седину, не завожу юных любовниц, годящихся во внучки, не распускаю слухи о том, что могу раз десять за ночь, – начал ехидно загибать пальцы Бьярн.
– Такая должность, – сокрушенно произнес Фуррет, – чтобы ей соответствовать, я должен казаться сосредоточением жизненных сил и прочей ярости. Этаким фонтаном силы и вулканом страстей. Чтобы ни одна, даже самая храбрая мышка не смела и носа сунуть в мои закрома!
– «Вулкан страстей», – фыркнул Бьярн. – Идея ясна, но признай, что иногда это выглядит… – старик задумался, подбирая нужное слово, – да, выглядит забавно.
– Вернемся,