.
конфорки свободны, а на четвертой греется чайник соседки, стал варить себе кофе. Квартира была коммунальная, ему принадлежала только одна комната, и частенько приходилось дожидаться, пока кухня освободится, чтобы лишний раз не встречаться с соседями. Слишком уж разного круга были все жильцы квартиры, чтобы найти общие темы для разговоров.
Лысоватый, в очках, среднего роста, слегка полноватый, он выглядел, как говорят, типичным интеллигентом. Тем не менее характер, манеры его и внешность вполне допускали называть его без отчества: просто Степаном, и он на такое обращение не обижался. Кроме него в трехкомнатной квартире одну комнату занимала старая женщина, бывшая раньше учителем начальных классов в школе, Наталья Валерьевна, жившая на пенсию и на помощь внука. Работа сильно сказалась на ее характере и манерах общения: разговаривать она умела только командным тоном, причем сразу переходила на крик, когда ей пытались возражать. В третьей комнате проживали муж с женой и мальчиком лет тринадцати. Родители мальчика работали по торговой части и общались даже между собой соответствующим образом. Отношение родителей мальчика к двум другим жильцам было не то что неуважительным, а просто хамским. Удивительно было, что, хотя и говорят в народе, мол, яблоко от яблони недалеко падает, сын их был очень добрым и любил слушать, когда что-нибудь рассказывал Степан Семенович, и всегда прибегал на кухню, если Наталья Валерьевна затевала пирожки с капустой, и, сидя на стуле, терпеливо ждал их готовности. При этом никогда не забывал сказать спасибо.
Дом их на современном жаргоне назывался «хрущевка» и должен был пойти на снос, срок которого никому не был известен, что не радовало обитателей квартиры. «Хрущевка? Жаргон, причем унизительного значения. А ведь когда-то именно за счет таких вот хрущевок выселили людей из бараков и таким образом сняли в городе напряженность жилищной проблемы! Но! Недолговечна человеческая память!» – так считал Степан.
Кофе – единственный напиток, который Степан любил, очень привыкнув к нему после покупки в офис, в котором он раньше работал, кофемашины, и варил его дома часто, пил по пять-семь чашек в день, несмотря на строгий запрет врачей. Стоя у плиты и с грустью оглядывая коммунальную обстановку кухни, он – в какой уж раз – подумал: «Удивительная штука жизнь! Прожив большую часть жизни в отдельной квартире с семьей, я оказался на кухне этой коммуналки. Вот уж действительно ни от чего на Руси зарекаться нельзя». И еще, улыбнувшись, он вспомнил поговорку, услышанную в свое время где-то на востоке: «Все будет так, как должно быть, даже если будет по-другому!» Никак он не мог осознать до конца смысл этих слов и каждый раз в своих размышлениях приходил к тому, что они связаны с понятием судьба, угадать которую невозможно.
У него было двое детей: сын Володя и дочь Мария, и у каждого была своя семья, оба имели по двое детей и жили отдельно от отца. В душе ворчал на них Степан за то, что навещали они его редко. Зато звонили частенько, справлялись о его здоровье, приглашали к себе в гости. Жили они в этом же городе. Степан, всегда думая о них, оправдывал детей: «У них своих семейных забот хватает. А все-таки не избежали они, как и многие из поколения, идущего за нами, потери чувства родной земли: оба в свое время хотели (да и сейчас хотят) за границу уехать, мол, там и образование, и жизнь лучше, да денег у них нет на это, а то бы… Да и само понятие Родина стало сейчас каким-то мутным, расплывчатым. Родина предполагает взаимную любовь государства и людей, которые в нем живут, а вот в этом-то многое под вопросом. Ладно, уехали – не уехали, все равно надеяться приходиться только на их помощь, когда совсем состарюсь или заболею: больше не на кого!»
Пока он рассуждал, кофе, конечно же, убежал, и, не раздумывая долго, Степан Семенович, налил кипяток из закипевшего чайника соседки прямо в чашку с молотым кофе, накрыл ее блюдцем и понес в свою комнату.
Затем он гулял по улицам города, идя, куда глаза глядят. Ходить каждый день – это была рекомендация кардиолога. К вечеру он снова оказался у своего дома. Стоял безветренный зимний вечер, и Степан Семенович сел в сквере на скамейку с видом на свой обшарпанный пятиэтажный дом, и ему вспомнилось недавнее прошлое.
То летнее утро несколько лет назад не предвещало ничего неожиданного. Рассвело, и Степан Семенович, открыв глаза, стал смотреть в открытое окно на верхушки деревьев, которые ему были видны прямо из постели. В этом году лето выдалось жарким, окно не закрывалось на ночь, и слышался слабый шелест листьев. Они вроде как тихо разговаривали между собой, делясь увиденным с высоты и услышанным от гуляющего по свету ветра. Тот клочок неба, который он мог видеть в проеме окна, весь был затянут серой пеленой, обещавшей затяжной дождь. Сильно парило. Простынь, которой он был накрыт, была вся мокрая от пота. «Наверное, как и три последние недели, опять будет жарко, душно, а к этому еще и прибавится затяжной дождь, – подумал Степан Семенович. – Тяжело дышится». Был он человеком хотя и не толстым, но достаточно полным, чтобы с трудом переносить такую погоду. На работе в офисе его тоже ждал не рай: кондиционеры в жару не включали, так как уже на следующий день после искусственной прохлады половина сотрудников не выходила на работу из-за простуды.
К шелесту листьев постепенно прибавлялся шум