Европейцы (сборник). Генри Джеймс
счастлив, что буду писать такую прелестную модель, – заявил Феликс.
– Ты что же, душечка, думаешь, что ты такая красотка? – откусывая на своем вязанье узелок, сказала свойственным ей безобидно-вызывающим тоном Лиззи Эктон.
– Не потому совсем, что я думаю, будто я красива, – сказала, глядя на всех, Гертруда. – Я совсем этого не думаю. – Она говорила с каким-то нарочитым спокойствием, и Шарлотте казалось очень странным, что она так свободно в присутствии всех обсуждает этот вопрос. – Просто я думаю, что позировать интересно. Я всегда так думала.
– Мне жаль, что тебе больше не о чем было думать, Гертруда, – сказал мистер Уэнтуорт.
– Вы очень красивы, кузина Гертруда, – заявил Феликс.
– Это комплимент, – сказала Гертруда. – Я складываю все полученные комплименты в маленькую копилку со щелью сбоку. Иногда я их встряхиваю, и они бренчат. Их там не так уж много – всего два или три.
– Нет, это не комплимент, – возразил Феликс, – сейчас вы в этом убедитесь – я постараюсь преподнести это не в форме комплимента. Сначала я не думал, что вы красивы. И только потом, постепенно, стал так думать.
– Смотри, как бы твоя копилка не треснула! – воскликнула Лиззи Эктон.
– Я думаю, что позирование для портрета – это род праздности, – сказал мистер Уэнтуорт. – Имя им легион.
– Дорогой сэр, – воскликнул Феликс, – нельзя назвать праздным того, кто заставляет своего ближнего так усердно трудиться.
– Можно ведь рисовать человека и спящим, – подал мысль мистер Брэнд, чтобы тоже принять участие в разговоре.
– Ой, нарисуйте меня, пожалуйста, спящей, – сказала, улыбаясь Феликсу, Гертруда. И на какое-то мгновение закрыла глаза.
В последнее время Шарлотта с замиранием сердца ждала, что еще скажет или сделает ее сестра.
Гертруда начала позировать на следующий же день в северной стороне открытой веранды.
– Хотела бы я, чтобы вы рассказали мне, что вы о нас думаете. Какие мы, на ваш взгляд? – сказала она Феликсу, как только он уселся перед своим мольбертом.
– На мой взгляд, нет на свете людей лучше вас! – сказал Феликс.
– Вы говорите это, – возразила Гертруда, – чтобы избавить себя от труда сказать что-нибудь еще.
Молодой человек взглянул на нее поверх своего мольберта:
– А что еще я мог бы сказать? Мне, безусловно, стоило бы немалого труда сказать что-нибудь другое.
– Но вы ведь и раньше, наверное, – сказала Гертруда, – встречали людей, которые вам нравились?
– Слава богу, встречал, разумеется!
– И они ведь совсем были на нас не похожи, – продолжала Гертруда.
– Это только доказывает, – сказал Феликс, – что можно на тысячу ладов быть чудесными людьми.
– Вы считаете нас чудесными людьми? – спросила Гертруда.
– Достойными водить дружбу с королями.
Гертруда помолчала.
– Должно быть, можно на тысячу ладов быть унылыми, – сказала она наконец. – Иногда мне кажется, что мы унылы на все тысячу ладов сразу.
Феликс