Жизнь прожить – не поле перейти. Книга первая. Земля. Анатолий Крикун
и твоё
хозяйство и детишек не забудем. А может, тебе и
хозяйствовать на новом месте придётся. Знают все, что ты до землицы и работы жаден и не промахнёшься. Глаз у тебя зоркий, до всего своим умом доходишь, ноги крепкие, где уж мне там по полям и лесам бегать, чтоб всё узреть. Да и мне лучшего попутчика не надо. Ты у нас молчун, а я болтать – горазд. И вранья за тобой не замечено, а если Матрёну послать, то ни мне покою не будет, ни толку от её сказок, что насобирает по тамошним селянам.
– Раз подмогнёте и всем миром решите, – то я согласен.
– Так то оно лучше, с тобой, милок, мы быстро обернёмся и красавица твоя кавалером не успеет обзавестись.
На том и порешили. Солнце уже стояло высоко – пора было уже к обеду собираться. Расходились группами,
семействами, по улицам и переулкам; жались к плетням и заборам. Дорога стала раскисать и в лужах вода,
вперемежку со льдинками, отражало ярилов тёплый свет, будивший весну и гнавший с пригорков ручьи.
Возвращался домой с новыми мыслями, роящимися в голове и, упомянутый на майдане, Фёдор Драбков —
по – деревенски – «Драбок». За готовым обедом,
источающим ароматы из чугунков, стоящих в белёной печке на чугунной плите, Фёдор решил начать разговор с женой на давно мучавшую его тему, которую нынешний сход повернул в новое русло – как найти такое место – где он может приложить свои силы и четверых подрастающих детей в мир выпустить, чтобы и мать не страдала за их судьбу и себе душевный покой обрести. Меланья, хоть в
избе от её трудов было жарко, в лёгком платке
прикрывавшем лоб и густые волосы, хлопотала с ухватом вытаскивая чугунки. Из одного источался запах варёной картошки, а другой был с мясным борщом, дурманящим воздух и вызывающий слюну у севших за стол подростков- двух девиц и двух мальчишек. В этом году, слава богу, запасов до самого лета хватит и до нового урожая будет что пожевать.
А стряпухой, Меланья, была знатной. Соседи на всякие
праздники прибегали к ней заказывать пироги. Расставив на столе глубокие глиняные миски, которые лучше иной посуды хранили тепло и вкус, на широком, с любовью сделанном самим хозяином столе, разлила борщ. Фёдор аккуратно повесил свой полушубок на гвоздь для ковки лошадей, что был вбит при самом входе, рядом с вешалкой. Над входной дверью висела подкова – «для счастья и благополучия». Вешалка, из хорошо оструганной, дубовой,
отшлифованной до блеска доски, с аккуратными дубовыми штырьками-крючками, была прибита пониже гвоздя и была унизана верхней одеждой. Многое в этом небольшом и постаревшем от времени доме, доставшемся при разделе от отца Фёдора – Тимофея, а строенного ещё дедом Данилой, было сделано своими руками. Иное имущество и скот при разделе достались брату. Хлопоча, Меланья, искоса посматривала на мужа. Уже, при входе мужа в избу, она женским зорким взглядом приметила перемену в привычном выражении лица мужа.