Несносный ребенок. Автобиография. Люк Бессон
кузенов. Клоду было девять лет, когда ему довелось увидеть, как, проехавшись по деревне, три злодея вышли из позаимствованного по случаю «Кадиллака» возле дома дяди Одиара. Волхвы сделали дяде-благодетелю предложение, от которого нельзя отказаться.
После чего маленький Клод быстро собрал чемодан и отправился со своими ангелами-хранителями в Париж, а те доставили его к Маргарите, мачехе, о которой он никогда не слышал. Все-таки лучше, когда со своей новой женой вас знакомит ваш отец, но Поль содержался в Санте[2], и Маргарите пришлось это сделать самой.
– Я твоя мачеха, – сказала мальчику Маргарита.
– Здравствуйте, мадам, – ответил ей мой отец.
Лед был взломан взрывом динамита.
Маргарита была сильной женщиной, такой же прямой, как ее муж. Она переносила свое вынужденное одиночество с редкими мужеством и достоинством. Муж попросил ее позаботиться о его сыне – она сделает это без колебаний, и ребенок ни в чем не будет знать нужды. За исключением главного: она не сможет одарить его любовью, той эмоциональной основой, на которую имеет право каждый ребенок и которая делает возможным его развитие. Но «это все из-за войны», как говорили в ту эпоху. Война – главный виновник наших несчастий, она постоянно переиначивает все наши чаяния. Жить и питаться – вот главное. Остальное – лишнее, остальное – роскошь. Пять лет в центре Парижа мой отец прожил в эмоциональной пустыне.
Маргарита строго воспитывала моего отца, да и сам Поль отказывался от свиданий с сыном, если тот приносил из школы плохие отметки. Субботние свидания в тюрьме Санте отнюдь не были излюбленным времяпрепровождением Клода, и очень скоро он нахватал плохих оценок, чтобы их избежать.
Эмоциональная неразвитость усугублялась, но в двенадцать лет он встретил своего спасителя. Джеки было тринадцать, он был из скромной семьи. Его семью тоже зацепила война, но он, как говорится, хоть и ходил по краю, не сбился с пути. Джеки на всю жизнь стал лучшим другом Клода. Именно благодаря Джеки немного позднее он познакомился с местом, где жизнь била ключом, – с кварталом Сен-Жермен-де-Пре. В послевоенное время у молодежи проявилось стремление к свободе и празднику, и джаз стал той новой кровью, что отныне текла в их жилах. Когда отцу исполнилось восемнадцать, он жил уже на полную катушку и мог наконец высвободить свою слишком долго подавляемую энергию. Это был взрыв мозга – и тела тоже.
Он позабыл об учебе, отце, Маргарите и их прямолинейности, которая не оказала на него никакого влияния. Он бежал от горя и одиночества в би-боп[3] и бессонные ночи. Он хватал жизнь жадными руками и жадным ртом, словно боялся, что она снова его бросит. Мимоходом он подхватил и мою мать. Они уже встречались за несколько лет до этого в Сель-Сен-Дени. Тогда моей матери было семь. Она запомнила этого мальчишку, робкого и замкнутого, похожего на испуганного молодого пса, которого опекуны постоянно держали на привязи.
Девять лет спустя Даниель, моя мать, впервые