Герои Малахова кургана. Луи Буссенар
смотрят. Там можно утонуть в вине. Настоящее крымское вино, сухое, розовое, искристое, которое пахнет кремнем.
В погребе находились сотни бочек вина.
Солдаты прокололи втулки саблями и штыками. Вино полилось, потекло по подвалу и задержалось в его стенах, как в цистерне.
– Ах, плуты! – кричит один из зуавов. – Надо пить! У меня нет предрассудков, когда тут разливанное море вина!
Никто не думает об умеренности. A la guerre, comme a la guerre!
Все начинают пить, пить без конца, празднуя это единственное в своем роде открытие.
Зуавы напитываются вином как губки.
Сорви-голова успел наполнить все котелки.
– Теперь, – говорит он, – похлопочем об обеде!
Они возвращаются на скотный двор, где продолжается ожесточенная битва.
Сорви-голова, от которого не ускользает ничего, замечает прелестный розовый куст в полном цвету, срывает розы, связывает их былинкой в красивый букет и бережно втыкает его в складки своего шерстяного пояса. Товарищи с удивлением смотрят на него. Какие там розы, когда тут разливанное море вина, а двор полон птицы!
Но у всякого свой вкус, и Сорви-голова, предводитель отряда, имеет полное право выполнять свои фантазии.
Жан спокойно прикладывает руки ко рту в виде воронки и вопит:
– К оружию! К оружию! Казаки!
Безумная паника охватывает мародеров. Они бросают добычу, бегут через двор в ворота и исчезают, совсем перепуганные, потерявшиеся. Зуавы остаются одни и кусают себе губы, чтобы не разразиться сумасшедшим смехом. Сорвиголова весело кричит:
– Все наше! Мы выберем, что нам нравится, и унесем в лагерь!
Посередине двора лежит умирающая свинья, брошенная артиллеристом. Один из зуавов взваливает ее себе на спину, приговаривая: «Пойдем, госпожа свинья! Пойдем!»
Другие хватают индюшек и гусей. Сорви-голова запасся петухом и жирной уткой, которых он держит за шею обеими руками.
Птицы отчаянно болтают лапками и крыльями. Жан становится во главе отряда и командует:
– Налево кругом марш!
Он весело идет впереди, подпрыгивая, встряхивая задыхающихся петуха и утку.
Между тем беглецы, заметив, что они обмануты, постепенно возвращаются.
В тот момент, когда Сорви-голова, жестикулируя, проходит в ворота, он сталкивается с каким-то линейцем, толкает его и идет дальше, не обратив внимания на галуны сержанта, нашитые на его рукаве, и даже не извинившись. Очевидно, крымское вино сильно подействовало на него.
Унтер-офицер сурово окликает его:
– Эй ты, зуав, разве у тебя в полку не отдают честь старшим?
Артиллеристы, линейцы, охотники, англичане останавливаются, образуют круг и смотрят, забавляясь затруднительным положением зуава, который обманул их.
Сорви-голова пристально смотрит на сержанта, узнает его и кричит, смеясь:
– Ах, в самом деле! Ведь это Леон, мой старый товарищ. Леон Дюрэ, мой однокашник… Как я рад, как счастлив тебя видеть!
Очень бледный, нахмуренный, скривив рот, унтер-офицер отвечает:
– Здесь