Мастер Баллантрэ. Роберт Стивенсон
бранился, насмехался над всеми и говорил сальности. И это джентльмен, черт бы его побрал! А что это был за безнравственный молодой человек, что за ужасный развратник, просто срам!
– Вы, быть может, слышали когда-нибудь о Вулли Уайте? Слышали? Нет? Ну, видите ли, Вулли был, как говорят, очень благочестивый человек, в высшей степени благочестивый, но, несмотря на это, я никогда не мог смотреть на него равнодушно, он всегда был мне противен. Говорят, что он время от времени позволял себе делать выговор мастеру Баллантрэ за бурный образ жизни, который он вел. Мастеру Баллантрэ надоело выслушивать замечания благочестивого Вулли, и он решил отомстить ему. Хорошее намерение, не правда ли? – спросил Макконоки, скаля зубы. – И что же он сделал? – продолжал он. – Он подкрался к дому, в котором жил Вулли, и закричал: «Бу-у!..», бросил ему в окно горящие ракеты, а в камин на горящие головешки порох. Вулли, вообразив, что к нему лезет черт, до такой степени испугался, что не мог двинуться с места, а мастер Баллантрэ все подбрасывал да побрасывал в камин порох. Наконец, Вулли взмолился и начал просить пощады, и только после того, как злодей насладился вдоволь мучениями своего ближнего, он оставил его в покое.
– Спросите Джона Поля, он был свидетелем этой жестокой шутки, и несмотря на то, что он души не чаял в мастере Баллантрэ, он, как христианин, возмутился этим издевательством над другим христианином.
Я спросил Макконоки, не знает ли он, чего, собственно, мастер Баллантрэ желал достигнуть, действуя таким образом.
– Где же мне знать? – ответил старик. – Мастер Баллантрэ никогда об этом не говорил. – Затем, скаля снова зубы и, по обыкновению, изрыгая проклятия и подтверждая слова свои клятвой, он бормотал себе под нос о том, что и когда происходило в этом доме и в каких дурных делах был замешан мастер Баллантрэ.
Во время одной из таких бесед Макконоки показал мне письмо, которое мисс Алисон посылала мастеру Баллантрэ и которое тот выронил. На этом письме ясно виднелись следы копыт прошедшей по нему лошади.
Это была моя последняя беседа с Макконоки, так как во время ее он позволил себе отзываться о миссис Генри до такой степени гадко и непозволительно, что я решил с тех пор держать его на почтительном от себя расстоянии.
Милорд был удивительно ласков с мистером Генри, он часто благодарил его за его хлопоты по имению и за его заботливость об отце и, ласково хлопая по плечу, громко говорил:
– Он у меня добрый, хороший сын.
Милорд был человек умный и справедливый, и поэтому он не мог не признавать заслуг своего сына и был ему действительно от души благодарен. Но, насколько я мог понять, благодарность было единственное, что милорд мог дать своему сыну Генри, вся же любовь его принадлежала покойному Джемсу. Мистер Генри знал это, по всей вероятности, так же хорошо, как и я. Я же, несмотря на ласковое обращение милорда с мистером Генри, убедился в том, что он любил покойного сына больше, чем живого, совершенно случайно, по некоторым словам, которые сказал