Книжная жизнь Лили Сажиной. Вероника Кунгурцева
чку. Она мне не нравится: волосы серенькие, стриженные до середины шеи, уши торчат, на широковатом носу – россыпь меленьких веснушек, глаза серо-голубые и слегка безумные (может, от того, что зрачок расширен), маленький рот презрительно сжат, а подбородок выдвинут. Если сделать два шага назад, увидишь узкие плечики, новое фланелевое платье в светло- зеленых ромбиках, рукава заканчиваются ладонями, исчерченными невидимыми чернилами (кто пишет на коже? чужой бог?), и ноги в белых, почти кожаных полусапожках. Это – я? Она говорит, что да. Надо ли здороваться с собой? Кажется, нет. Позвала сбоку:
– Ли-ля! Завтракать! Теперь ее не будет, пропадет, а руки вот они – с ногтями и надписями, на каждой ладони буква. Я умею по письменному. А читаю тысячу лет – и всё про других помню. Всё-превсё. Все приключения. Все тайны. А про меня есть приключения? Нету. Там говорят: пока нельзя. Строжатся. Сторожа. Они живут внутри головы, выходят во сне – и стоят на часах. Не пропускают. Ну, и ладно. Потом будет можно. Кстати, пора снять полусапожки. Обуть ноги в тапочки, так надо, я знаю. Почему я – Ли-ля? Иногда я забываю слова, а иногда вспоминаю слова, которых еще нет. – Ешь скорее, и надень форму – висит в шифоньере – с белым воротничком кружевным, и черный фартук, сегодня будний день. Да, и галстук не забудь, включи утюг и погладь его. Зачем ты надела тапочки? Обуй обратно сапожки. Мы же на улицу идем. И плащ накинь. Да, и не забудь очки – на трюмо, без них ничего не увидишь. И не поймешь. И помни: ты – Сажина. У тебя такая фамилия. У всех есть, и у тебя. Могут спросить.
– Кто?
– Что «кто»?
– Кто «могут спросить»?
– Учительница. Классный руководитель. Зовут Луиза Андреевна. Запомни!
– Смешно!
– Ничего смешного.
– А как тебя зовут?
– Господи, Ли-ля, ты опять! Любовь Андреевна.
– Вы сестры?!
– Нет, конечно! Просто у нас отцы – тезки. Мы из разных мест.
– Из каких разных?
– Из Разных!
– Из Парижа и Сакраменто?
– Да, конечно: именно из этих мест, откуда же еще!..
– Ты иронизируешь?
– Ох, Лиля: «иронизируешь»… Кажется, ты оправилась, возвращаешься к себе.
– А где я была?
– Ну, где… Болела ты, и довольно тяжело. Но теперь всё будет хорошо. А из каких мест – пока тебе знать не нужно. Это не важно.
– А что нужно? И важно?
– Хорошо учиться. Будешь хорошо учиться – и всё будет хорошо!
– Всё-превсё?
– Конечно! Очки, очки надень. Повязала галстук? Хорошо. И портфель возьми!
– Ладно! А этот первый день в горной местности я не забуду?
– Не должна, раз понимаешь иронию. Ну, всё – выходим! Запри дверь.
…Школа неравномерная: влево – два этажа, а вправо – два и еще половина, потому что склон. Тут всюду горы. Я же говорю. Они меня преследуют. И не дают выйти. Окна школы широкие, трехстворчатые, в полуподвальной части зарешеченные, справа поднимаются прямо из земли, за решетки цепляется плющ, а на земле – трава. Как будто лето. Вокруг школы две изгороди: живая, из вечнозеленой лавровишни, и мертвый бетонный забор.
Мой класс на первом этаже. Нужно снять плащ и повесить на крючок: в фойе длинная, по классам – цифры от «1» до «10» сбоку на вешалках – раздевалка. Любовь Андреевна ушла, постукивая острыми каблучками, в учительскую, но указала направление. Я постучала – так надо. За дверью шум и крики, значит, не опоздала. Открыла крашенную бледно-голубой краской дверь, вошла: три ряда парт, сбоку три окна, черная доска на стене, над доской – портрет бородатого старика, и мелькают, кружась в беготне, такие, как я, – в коричневых платьях и фартуках, и другие – в серых штанах и белых рубашках. Некоторые сидят за партами и смотрят. И у каждого вокруг шеи повязан красный галстук, чтоб любопытные (любо-пытатели) знали, что у них красная кровь внутри. Я одна стою, руки по швам. Вдруг сзади еще кто-то, оборачиваюсь: в вышине пышные, рыжим облаком, волосы, близко свитер и юбка. Луиза Андреевна. Из разных мест. Ведь везде есть Андреи. Подтолкнула меня в спину, чтобы не мешала пройти: я отскочила. Классная руководительница подошла к учительскому столу, схватила указку и постучала:
– Все сели на свои места! Они рассредоточились и оказались за партами, руки сложили на деревянной крышке одна на другую: левая прячется под правой (левая – плохая рука? ее надо скрывать?). И все смотрят на меня, сколько глаз! И все без очков, они всевидящие. Зато я всеслышащая.
– Та-ак… Достали учебники и дневники. Сели прямо. Загумённый, опять развалился, прямо сядь! У нас новенькая – Сажина Лиля. Садись, Лиля, на свободное место.
Я посмотрела: свободное место было за второй партой у окна, рядом с девочкой, которая вроде бы похожа на меня: серенькие волосы и лицо в веснушках. Только не худая, круглощекая.
– Садись, садись, не бойся: Таня не кусается. – (Таня хмуро посмотрела: нет, у ней не только на носу веснушки – по всему лицу, и очень крупные, будто повзрослели). – И доставай учебник математики, тетрадь,