РАЗБЕЖАВШИСЬ, ПРЫГНУ СО СКАЛЫ. Записала Наталья Черных
тал: «У тебя на кончике носа словно шарик смешной, так и хочется потрогать…» Сейчас, когда брата нет, я вспоминаю эти «телячьи нежности» и на душе теплеет. Наверное, поклонники группы «Король и Шут» удивятся, узнав о таком Горшке, ведь мой брат создавал на сцене иной образ. Михаил Горшенев в глазах поклонников был панком и анархистом.
АЛЕКСЕЙ ГОРШЕНЕВ
Мишка родился в Ленинградской области, а я – в Биробиджане, столице Еврейской автономной области, на противоположном конце страны. Так получилось потому, что наш отец, Юрий Михайлович Горшенев, был во енным, часто менял место дислокации. Наше осознанное детство началось в закрытом поселке Восточный – пригороде Хабаровска. Росли мы боевыми. Два брата-акробата постоянно хулиганили: играли в войнушку, лезли туда, куда не надо. Мишка особенно отличался – придет то со сломанной ключицей, то со стрелой в щеке. Мама только ахала, но приключения продолжались. Мы с братом были неразлейвода. Нам, в принципе, и друзья-то были не нужны. Вдвоем играли в Робин Гуда, вдвоем придумывали шалости. Разница у нас небольшая – два года. Естественно, Мишка по старшинству был вождем. Однажды мы играли зимой в перелеске. Санки, палки, кругом снег… И вдруг я наткнулся коленом на разбитую бутылку. Вынимаю из ноги эту «розочку», кровь хлещет. Мишка посадил меня на сан ки и героически повез на ближайший КПП. За нами тянулся красный след. Увидев солдата, Мишка закричал дурным голосом: «Помогите, братик умирает!» Конечно же, угрозы жизни не было: меня быстро определили в больницу и зашили рану. Но как перепугался за меня брат и как тащил на санках по снегу, помню до сих пор. Он спасал меня постоянно. Вытянул, когда я тонул в реке, закрыл собой, когда резиновая пулька могла выбить мне глаз, много было таких случаев… Мы же вечно травмировались. К примеру, любили встречать родителей, когда они возвращались с работы. И вот как-то слышим – в двери зашуршал ключ. Бежим в прихожую: я впереди, Мишка за мной. Мама входит и видит картину: у младшего сына разбит затылок, у старшего – зуб выбит. Это он в меня на всей скорости врезался. Расскажу о маме: Татьяна Ивановна окончила музыкальное училище в городе Петрозаводске. Между творческой карьерой и замужеством она выбрала второе и везде была рядом с папой, хотя педагоги прочили ей блестящее будущее. Мама много времени посвящала нам: как-то даже устроилась музработником в детский сад, потому что я ка тегорически отказывался туда ходить. Отец, кстати, тоже мог быть музыкантом, но и у него не сложилось, зато мы оба с братом стали – словно воплотили их мечту. Всю жизнь в нашей семье звучала музыка. Мишка стал играть на гитаре первым, вскоре подтянулся и я. Инструмент сначала был один на двоих, играть я учился сам, брат не взял шефство надо мной в этой сфере. У него быстро появился свой коллектив «Король и Шут», а у меня свой – «Кукрыниксы». Кстати, название моей группы мы выбрали с Мишкой вместе, стоя на балконе. Если честно, я никогда не фанател от «Короля и Шута», для меня это была просто группа брата, иногда даже подыгрывал им на гитаре и барабанах. Барабаны стояли у нас дома (бедные соседи!), когда ударник Мишки Саша Щиголев ушел в армию, брат попросил: «Замени!» А я не играл ни разу, пришлось в срочном порядке осваивать барабанную установку. Первые гастроли «Короля и Шута» в столице прошли как раз со мной. Но это я уже забежал вперед… Богатырским здоровьем в детстве я не отличался. Чтобы уделять мне больше времени, но и за Мишкой присматривать, решили временно «командировать» его к бабушке в Бокситогорск Ленинградской области. Когда папа получил перевод в Ленинград, к Мишке уехал и я. Все то время, пока родители разбирались с переводом и квартирными вопросами, мы вдвоем были под присмотром бабушки Нины. За ее воспитание – низкий поклон. Она нас растила теплыми, отзывчивыми, учила любить природу. Мы часто гуляли с ней в лесу, а еще подолгу разговаривали, пытаясь разобраться, что к чему в этой взрослой жизни. Именно в Бокситогорске получили знаменитое прозвище – Горшки. Так нас окрестили соседские ребята. С ними мы играли лишь иногда, а по большей части общались друг с другом. Нам была не очень интересна компания этих простых пацанов. Мы были иными, возможно, в их глазах чудаковатыми. Мишка мог встать посреди улицы, задумчиво чесать ухо и простоять так полчаса, замечтавшись. «Эй, Горшки! – неслось нам вслед. – Вы где?» Учился Мишка плохо. Он мог получить за сочинение четверку за мысли и идеи и кол за правописание. «Четыре-кол» – это была его стандартная оценка, но иногда она опускалась до «два-кол». Учителя на него жаловались – брат, по их мнению, был очень рассеянным. Но при этом житейская хитрость в нем присутствовала в полной мере: он ловко выманивал у меня пирожные. Помню, бабушка даст денег, мы идем в кафетерий. Мишка пирожное слопал, я съел половину, а другую взял с собой. «Ну Леха, ну поделись…» – начинал обработку брат. В общем, я всегда делился – я же младший. У Мишки был живой ум, и соображал, как повернуть ситуацию в свою пользу, он очень быстро. Помню, сражаемся в ванне на самодельных кораблях с пластилиновыми матросами, у каждого – брызгалка, чтоб затопить судно противника. У меня там, как положено, вода. Мишка же налил в свою брызгалку керосина, облил мой флот, а потом кинул в ванну спичку. Потонула эскадра быстро. Видели бы это сражение учителя, считавшие его чуть ли не дурачком! Родителям даже как-то посоветовали отдать брата в спецшколу для слабоумных. Конечно, никто такой глупости не сделал: в чем-то