В дороге. Джек Керуак
Закон и право превыше всего».
Я не знал, что ответить; он был прав; но всё, что я хотел сделать, это улизнуть в ночь и куда-нибудь исчезнуть, чтобы идти и узнавать, что происходит по всей стране.
Другой коп, Следж, был высоким, мускулистым, чернявым – порез и нервный тик на шее – как боксёр, который всегда бьёт в одну точку. Он вооружился, как техасский рейнджер старого времени. Он носил револьвер низко, на поясе для боеприпасов, и ещё он носил какую-то маленькую плётку, и всюду свисали куски кожи, как в ходячей камере пыток: блестящие туфли, низко висящая куртка, шляпа набекрень, от головы до пят. Он всякий раз показывал мне захват – просовывая руку под моей промежностью и резко меня поднимая. Что касается силы, я мог бы его подбросить к потолку таким же захватом, и я это хорошо знал; но я никогда не давал ему узнать об этом, боясь, что он захочет устроить матч по реслингу. Реслинг с таким парнем закончился бы стрельбой. Я уверен, что он был лучшим стрелком; у меня в моей жизни никогда не было пистолета. Я боялся даже заряжать его. Он отчаянно хотел производить аресты. Однажды ночью мы были на дежурстве одни, и он вернулся с безумным красным лицом.
«Я сказал этим ребятам, чтобы они замолчали, а они всё ещё шумят. Я сказал им дважды. Я всегда даю человеку два шанса. Не три. Пойдём со мной, я вернусь туда и их арестую».
«Ладно, позволь мне дать им третий шанс», – сказал я. – «Я с ними поговорю».
«Нет, сэр, я никогда не даю больше двух шансов». Я вздохнул. Вот как. Мы пошли в комнату оскорблений, Следж открыл дверь и велел всем выходить. Это было неловко. Тут было впору покраснеть. Это история Америки. Все делают то, что, по их мнению, они должны делать. И что с того, если группа мужчин громко разговаривает и пьёт всю ночь? Но Следж хотел что-то доказать. Он взял меня с собой на тот случай, если они набросятся на него. Они могли. Все они были братья, все из Алабамы. Мы пошли на плац, Следж впереди, а я позади.
Один из парней сказал мне: «Скажи этой гнусной заднице, чтобы он обращался с нами полегче. Нас за это могут уволить, и мы никогда не доберёмся до Окинавы».
«Я поговорю с ним».
На плацу я попросил Следжа забыть об этом. Он сказал, чтобы все услышали, и побагровел: «Я не даю никому больше двух шансов».
«Что за чёрт», – сказал алабамец, – «какая разница? Мы можем потерять работу». Следж ничего не сказал и заполнил форму ареста. Он арестовал только одного из них; он вызвал дежурную машину из города. Они приехали и его забрали. Другие братья угрюмо ушли. «Что скажет мама?» – сказали они. Один из них обернулся ко мне. «Скажи этому техасскому ублюдку, если моего брата не выпустят из тюрьмы завтра вечером, ему подравняют задницу». Я сказал Следжу, в нейтральном тоне, и он ничего не ответил. Брата легко отпустили, и ничего не случилось. Контингент был отправлен; поступила новая дикая партия. Если бы не Реми Бонкёр, я не остался бы на этой работе и двух часов.
Но мы с Реми Бонкёром дежурили вдвоём много ночей, и тогда-то всё и случилось. Мы совершили наш первый