Полудочка. Виктор Улин
это сильнее меня.
– И меня тоже.
– И черт бы меня драл, но те мне все-таки не дочь.
– О чем я и говорю, дядя Слава. Я же позавчера на том берегу, перед тем, как… ну, в общем, заранее выяснила, что вы мне не отец. То есть нам как бы ничего нельзя, но на самом деле все можно.
Светло улыбнувшись, она взялась за его брючный ремень.
– Ты не Лолита, Ксенька, тетя Рита была не права, – сказал Ганцев. – Знаешь, кто ты?
– Кто?
– Ты – Лилит.
– Кто-кто?..
– Лилит, первая жена Адама. Исчадие ада, порождение дьявола, которую устрашился сам бог и обратил обратно в прах, потом создал послушную Еву из подкопченного ребра.
– И меня вы тоже обратите в прах, да?
– Нет. В прах обратишь ты, потому что я не могу тебе сопротивляться.
Щелкнул и загудел холодильник. Он пытался о чем-то предупредить.
– Пойдемте в комнату, дядя Слава, – предложила девчонка.
– Подожди, – возразил он, взял Ксенькино лицо двумя руками и нашел ее умелые губы.
Холодильник гудел и гудел, его никто не слушал.
– Ты заблокировала дверь? – спросил Ганцев, когда они яростно целуясь, очутились в передней, куда открывались двери комнат.
– Конечно, – она кивнула. – С этого и начала, не первый год живу на свете.
Девичья комнатка порозовела от стыда за хозяйку. Картинки на стенах пытались отвернуться, на столе рядом с гробоподобным монитором сидел белый слон без хобота, он тоже закрыл глаза.
– Раздевайтесь, дядя Слава, покидайте одежду здесь, – сказала Ксенька. – И пойдем в комнату к папахенам-мамахенам. Разложим диван, он шире, чем моя кровать.
– Но… – пробормотал он.
Все подошло к краю, но еще не перешло.
Еще можно было застегнуться и уехать.
– Не волнуйтесь, я застелю своим, они ничего не заметят.
Опустив глаза Ганцев заметил, что ноготки на Ксенькиных узеньких ступнях накрашены фиолетовым. Кажется, в субботу такого не было.
Но, возможно, и было: в тот день он не рассматривал полудочку как женщину и ничего не заметил. А после того, как рассмотрел, началось такое, что не замечал уже ничего.
– Выдай мне, пожалуйста, какое-нибудь полотенце, – попросил Ганцев, обреченно снимая пиджак. – Пока ты стелешь, приму душ. Если уж на то пошло, чему быть – того не миновать.
– Ну наконец-то вы мыслите здраво, дядя Слава, – усталым голосом ответила полудочка.
4
– Ксеня… – продышал Ганцев в простыню между Ксенькиным голым плечом и прядью ее двуцветных волос. – Ксенечка…
– Что, дядя Слава? – ласково отозвалась она, обнимая его тонкими руками. – Что, мой хороший?
– Ничего. Просто Ксеня… и все.
Ксенька промолчала, только гладила его по голове, по плечам, по спине.
Во всем теле дрожала легкая пустота.
Кажется, никогда в жизни ему не было так изумительно с женщиной. Ощущения усиливались осознанием преступности