Огнем и мечом. Генрик Сенкевич
вошел какой-то шляхтич, хлопнул дверью раз, другой и, гордо взглянув на сидевших, крикнул:
– Бью челом вашим милостям!
Это был человек лет сорока, маленького роста, с вызывающим лицом, выражение которого еще сильнее подчеркивалось живыми глазами навыкате. Очевидно, очень живой, вспыльчивый, раздражительный человек.
– Бью челом вашим милостям! – повторил он громко и резко, когда ему не ответили сразу.
– Челом, челом! – отозвалось несколько голосов.
Это был пан Чаплинский, Чигиринский подстароста, поверенный молодого хорунжего Конецпольского.
В Чигирине его не любили за то, что он был задира, ябедник, однако с ним все же считались.
Он, как и все, уважал только одного Зацвилиховского за его храбрость, заслуги и мужество. Завидев его, он тотчас подошел и, поклонившись довольно гордо Скшетускому, присел к ним со своей кружкой меда.
– Мосци-староста, – спросил Зацвилиховский, – не знаете ли, что с Хмельницким?
– Повешен, мосци-хорунжий, не будь я Чаплинский, повешен, а если еще не висит, то будет висеть теперь, после издания гетманского приказа, пусть он только попадется в мои руки!
Говоря это, он так ударил кулаком по столу, что вино расплескалось.
– Не проливайте, ваць-пане, вина! – сказал пан Скшетуский.
Зацвилиховский прервал:
– А как вы его достанете? Ведь он скрылся неизвестно куда.
– Неизвестно? Я знаю, не будь я Чаплинский!
– Вы, ваша милость пан хорунжий, знаете Хведко. Этот Хведко служит и ему, и мне. Он будет для Хмельницкого Иудой. Долго рассказывать. Хведко сговорился с молодцами Хмельницкого. Он ловкий человек. Знает каждый его шаг. Обещал достать мне его живым или мертвым и выехал впереди Хмельницкого, зная, где его ждать. А, проклятый?!
И он опять ударил по столу.
– Не проливайте, ваць-пане, вина! – повторил с ударением пан Скшетуский, почувствовавший к этому подстаросте странное отвращение с первого взгляда.
Шляхтич покраснел, сверкнул своими выпуклыми глазами, поняв, что его хотят задеть, и посмотрел вызывающе на Скшетуского. Но, увидев на нем мундир одного из полков Вишневецкого, он присмирел, потому что хорунжий Конецпольский был в это время в ссоре с князем, но Лубны были слишком близки от Чигирина и отнестись неуважительно к офицеру князя было бы рискованно. Князь и людей себе выбирал таких, что каждый невольно должен был призадуматься, прежде чем затеять с одним из них ссору.
– Так это Хведко обязался доставить вам Хмельницкого? – спросил пан Зацвилиховский.
– Хведко и доставит, не будь я Чаплинский!
– А я вам говорю, что не доставит: Хмельницкий избежал засады и пошел на Сечь, о чем сегодня же нужно уведомить пана Краковского. С Хмельницким шутки плохи. Короче говоря, у него и ума больше, и рука тяжелее, и счастья большее, чем у ваць-пана! Вы чересчур горячи! Хмельницкий уехал, повторяю я вам, а если вы мне не верите, так это вам повторит вот этот кавалер, который его видел вчера в степи невредимым.
– Не может быть, не может быть! – кричал Чаплинский, дергая себя за волосы.
– Скажу