Эпоха последних слов. Дмитрий Тихонов
что-то твердое и круглое. Всего лишь метательный керн. На шершавом каменном боку – засохшая кровь и немного волос. Древнее безумие, выпущенное на свободу гномами, заставило орков забыть прежние обычаи.
Скрипя зубами от гнева и отчаяния, Гром-Шог зашагал туда, где торчал, похожий на скрюченные пальцы покойника, остов его шатра.
Скалогрызу почти удалось придумать, как избавиться от ненавистной веревки, когда зеленокожий великан вернулся. Повязки на его лице больше не было, и сквозь кривую дыру в щеке виднелись зубы. В правой руке он держал устрашающего вида изогнутый нож, а левую сжимал в кулак так, что побелели костяшки.
– Убьешь меня, Рваная Морда, – спокойно сказал Скалогрыз, не отрывая глаз от лезвия ножа. – Может, и правильно… все умерли, я остался. Зачем мучиться дальше?
Нагнувшись, орк без усилия перепилил путы на запястьях и щиколотках. Потом протянул к гному левую руку, разжал кулак. На широкой зеленой ладони лежали костяная игла и толстая шелковая нить.
Глава II
Близнецы
Великий магистр визгливо, надрывно хохотал, вцепившись обеими руками в копье, пригвоздившее его к трону. Мелко дрожали обвисшие складки на тощей старческой шее. Из неестественно растянутого рта толчками выплескивалась кровь, отчего смех то и дело сменялся хриплым бульканием. Ногти магистра оставляли на гладкой поверхности древка длинные белые борозды.
За высокими стрельчатыми окнами покоев небо закрыли птицы: тучи ворон и сов бились в стекла, пытаясь ворваться внутрь, стремясь забрать то, что принадлежало им по извечному праву. На их крыльях душа магистра должна отправиться в бездну.
Рихард не слышал птиц, все вокруг заполнял захлебывающийся хохот пришпиленного к трону мертвеца. Он знал, что произойдет дальше. Он уже видел этот сон. Ночь за ночью ему являлись костлявые бледные пальцы, скребущие по деревянной смерти.
Голова магистра запрокинулась, рот невероятно широко распахнулся, изнутри, распирая хлипкое горло, ломая хрупкие челюсти, вместе с лающим смехом выползало нечто черно-красное, пузырящийся комок перьев и рваной плоти. Рихард чувствовал, как от привычно-невыносимого зрелища к горлу подступает тошнота, но не имел возможности ни уйти, ни отвернуться. Сны не дают нам свободы воли. У них другая задача.
Ворона, выбравшаяся из убитого магистра, расправила мокрые крылья, уставилась блестящими глазами на рыцаря, который прекрасно помнил, что она должна сказать.
– Аррр-грррим! – каркнула птица. – Гаррр-грррим!
От ее резкого, пронзительного голоса Рихард вздрогнул.
И проснулся.
Бескрайнее покрывало звездного неба, раскинувшееся высоко над ним, мгновенно успокоило охваченную ужасом душу, погасило вспышку паники. Чуть ниже неба со скрипом покачивали кронами тонкие, изящные сосны. Под этими соснами, под этими звездами зло не имело истинной силы. По ту сторону реальности он постоянно сомневался в том, что сможет проснуться. Но