Нашествие. Битва за Москву (сборник). Андрей Левицкий
зажмурился, кулаками потер глаза. Поморгал, тяжело сглатывая. Самогон провалился в желудок, словно большой угловатый камень. Затошнило, но это быстро прошло.
– Нельзя мне пить, – сказал Кир, морщась и потирая горло. – Я отъезжаю сразу… Теперь… Сам теперь… – язык уже начал заплетаться, в глазах двоилось. Крыжовница была крепкой, градусов под шестьдесят. – Сам теперь меня потащишь.
– Постой здесь, – сказал Яков, забирая стакан. Голос его сделался гулким и доносился будто издалека, словно агроном склонился над колодцем и кричит в него, а Кир сидит на дне. – Хочу еще тела на берегу осмотреть. Они все мертвы, я понимаю, но посмотреть должен, иначе потом мучиться буду, вдруг кто выжил, а я бросил его.
Яков зашагал прочь, и Кир, пытаясь усесться на краю телеги, окликнул его:
– Э, самогон куда дел? Слышишь, Афан… фанасьич, дай еще выпить. Мне легче… легче вроде стало.
Потом вокруг что-то происходило, Яков исчезал, возвращался, – Кир слабо понимал происходящее. Он нашел в соломе литровую бутылку, вытащив пробку, сделал несколько глотков из горлышка. Сгреб пятерней солому, сунул в нее нос и долго дышал. Потом взял однорукую куклу и стал бездумно смотреть в выпуклые глаза из ярко-синего стекла на глупом пластиковом личике.
Снова появился Яков Афанасьевич, на поводу он вел лошадь, которая испуганно ржала и шарахалась от мертвецов. После этого они куда-то ехали, телега качалась, скрипели колеса, лошадь фыркала, а Кир все озабоченно спрашивал, где его рюкзак, ведь он не может без рюкзака, там лэптоп и катана, он не может без лэптопа и катаны, они самые близкие ему люди… то есть не люди, а… И потом Киру показалось, что он падает в изумрудную туманную галактику, все быстрее и быстрее. А потом все закончилось.
Он то проваливался в мутную темноту, то выныривал из нее, и тогда над ним склонялось лицо. Человек говорил что-то неразборчивое, причем на разных языках, подносил к губам Кира чашку, пахнущую травами… И снова темнота, океан темной мути, и колотит озноб, и ничего не понять: где ты, кто ты…
Кирилл проснулся от жажды. Низко над головой был деревянный потолок со щелями, замазанными глиной. Дневной свет лился сквозь квадратное окошко, закрытое драной занавеской на вбитых в стенку гвоздиках. Кир поднял руку. Она была какой-то чужой, казалась очень легкой, невозможно легкой, как перышко, и все равно, чтобы двигать ею, понадобилось приличное усилие.
Позади занавески обнаружилось пыльное стекло в трещинах, заклеенных скотчем. За окном – заросший травой дворик и густые высокие заросли, над которыми торчали кроны деревьев. Слева поле зрения ограничивал покосившийся сарай без дверей, справа – колодец и снова кусты. Недалеко от колодца, привязанная к колышку, паслась лошадь, а ближе к сараю, посреди выложенных кругом камней и обломков кирпичей, горел костер. Над костром, на четырех вбитых в землю железяках, стоял черный от гари металлический поддон, на нем что-то шкворчало.
Из-за колодца показался Яков Афанасьевич, на плече он нес