Лужок Черного Лебедя. Дэвид Митчелл
ты произносишь первый кусок слова и застреваешь. Вот так: «За… ПИНка!» Я запинаюсь, и именно поэтому хожу к миссис де Ру. (Ее на самом деле так зовут. Фамилия у нее голландская, а не австралийская, хоть и рифмуется с «кенгуру».) Я начал к ней ходить пять лет назад, когда было засушливое лето и Мальвернские холмы все побурели. Как-то в школе мисс Трокмортон играла с нами в «виселицу» на классной доске. В окно вливались струи солнечного света. На доске было написано:
СО-О-ЕЙ
Любой дебил угадал бы это слово, так что я поднял руку. Мисс Трокмортон кивнула мне, и этот момент разделил мою жизнь на две эпохи: до прихода Висельника и после. Слово «соловей» билось у меня в черепе, но никак не вылезало. Я сказал «с», но чем сильнее выдавливал из себя остальное, тем сильнее затягивалась петля. Помню, как Люси Снидс зашептала на ухо Анджеле Буллок и обе захихикали в кулачок. Помню, как удивленно смотрел на меня Робин Саут. Я бы отреагировал точно так же, если бы такое творилось с кем-нибудь другим. Когда человек запинается, у него выпучиваются глаза, он багровеет и трясется, как участники матча по армрестлингу, когда силы равны, а губы хлопают, как у рыбы, бьющейся в сети. Должно быть, со стороны это выглядит забавно.
Мне, впрочем, было не до смеха. Мисс Трокмортон ждала. Весь класс ждал. Ждали все до единой вороны и все пауки в Лужке Черного Лебедя. Каждое облако в небе, каждая машина на шоссе, даже миссис Тэтчер в Палате общин – все замерли, прислушиваясь, наблюдая и думая: «Что такое творится с Джейсоном Тейлором?»
Но несмотря на весь мой шок, страх, удушье и стыд, несмотря на то, что я выглядел полнейшим калекой, несмотря на то, что я ненавидел себя за неспособность произнести обычное слово на своем родном языке, я не смог сказать «соловей». В конце концов мне пришлось выдавить из себя «Не могу сказать», и мисс Трокмортон сказала: «Понятно». Ей действительно было все понятно. В тот же вечер она позвонила моей маме, и через неделю меня повели на прием к миссис де Ру, логопеду из поликлиники в Мальверн-Линк. Это было пять лет назад.
Должно быть, как раз в это время (может быть, в тот самый день) мое запинание приняло облик Висельника. Щучьи губы, сломанный нос, брыли как у носорога, красные глазки (потому что он никогда не спит). Я представил себе, как он стоит над новорожденными младенцами в Престонской больнице и водит пальцем, бормоча считалочку – выбирает себе добычу. Он касается моих расслабленных губ и бормочет: «Моё». Но лучше всего я знаю не лицо его, а руки. Его змеистые пальцы, что проникают в мой язык и сжимают горло, чтобы я уж точно не мог ничего сказать. Он всегда больше всего любил слова на «С». Когда мне было семь, я боялся вопроса «Сколько тебе лет?». В конце концов я начал в ответ показывать семь пальцев, как будто в шутку. Но я знаю, что собеседники всегда думали: «Вот дебил, почему нельзя просто сказать?» Висельник любил и слова на «У», но в последнее время охладел к ним и переключился на «П». Это очень плохо. Загляните в любой словарь: слов на «П» там больше всего. На «П» и «С» начинаются в общей сложности двадцать