Космополит. Географические фантазии. Александр Генис
тому, что не понимал ни слова, я следил за игрой мускулистых мужчин, раздетых женщин и лоснящихся лошадей. В толпу на сцене затесался даже американец. Играл он, естественно, дьявола. Мы познакомились чуть позже, на приеме, где он заворачивал в салфетки крохотные дипломатические бутерброды для изголодавшейся в гастролях труппы.
– Дикий Восток, – с восторгом сказал актер, согласившись признать меня, как все тут, за соотечественника. – На английском я говорю только на сцене, где все равно не понимают, а на здешнем выучил одно слово: «Живеле!»
– На здоровье! – охотно откликнулся я, и мы опрокинули, умело затаив дыхание, по рюмке 60-градусной ракии. Уже набравшись опыта, я знал, что она, как кухонный газ, горит синим пламенем и так же опасна при приеме внутрь. Как всех американских экспатов, этого янки принес в Старый Свет исторический вихрь, от которого сбежали его предки. Но бывает, что и наши бегут за историей.
– Из вернувшихся, – сказал мне один русский, но бывший израильский писатель, – уже можно собрать целый город.
– Вот и хорошо, – обрадовался я.
– И назвать его, – задумчиво добавил он, – Мудоград.
Зврк
Отель стоял в прозрачной березовой роще. Южная весна походила на северную, и ветерок играл почти пустыми ветками. В березках мочился юноша в трениках.
– Лель, – решил я, входя в двухэтажный вестибюль.
Писатели делили гостиницу с хоккеистами, собравшимися в Новый Сад на чемпионат мира.
– Tere-tere, – закричал я парням в синих майках с надписью «EESTI».
– Гляди, Лёха, – сказал хоккеист такому же белобрысому приятелю, – эстонец.
Другой изюминкой отеля был ресторан «Тито» с поясным портретом вождя, выполненным в дерзкой манере соцреалистического сезаннизма. Среди мемориальных вещей я заметил окурок толстой сигары. Однажды Тито встречал тут Новый год. На память о торжестве остался аутентичный сервиз.
– Возможно, этой ложкой, – сказал пожилой официант, принеся суп, – ел Тито.
– Возможно, этой вилкой, – продолжил он за вторым, – ел Тито.
– Возможно, этим ножом…
Я вздрогнул, потому что в моем детстве Тито обычно называли «кровавой собакой», и прервал старика вопросом:
– А кто Тито был по национальности?
– Маршалом, – отрезал официант, и я остался без кофе.
Даже с ним здесь непросто.
– Знаете, – спросили тем же вечером писатели, – как по-нашему будет кофе?
– Кофе? – рискнул я.
– Кафа.
– А по-хорватски – кава, – добавил один писатель.
– По-боснийски – кахва, – заметил другой.
– По-македонски – кафе, – вставил третий.
– По-черногорски – эспрессо, – заключил Горан Петрович.
Над Черногорией здесь принято посмеиваться, потому что она поторопилась найти себе отдельное место под солнцем, да еще у моря. Поводом к отделению послужили три уникальные буквы, на которые черногорский