Открытие Алмазного пути. Тибетский буддизм встречается с Западом. Лама Оле Нидал
где регулярно приходилось отталкивать людей от Ханны, и нам сразу стало легче. В Ферозпуре мы должны были сесть на поезд до Дели, где собирались получить непальскую визу. Тогда это делалось только в индийской столице, а позже визы сроком на неделю стали давать прямо на границе.
Нью-Дели – это место, куда люди приезжают для того, чтобы оформить какие-нибудь документы, но ни один турист не задерживается там дольше необходимого. Зато соседняя, старая часть города – настоящий индийский океан впечатлений для всех органов чувств (сегодня – больше всего для ушей). Некоторым европейцам это очень нравится, особенно пока есть деньги и можно уехать в любой момент. Но если тебе некуда деться из этой толпы зевак, то остается только развивать великое терпение.
Оле Нидал, 1968 год
В Дели мы впервые повстречали индуистских гуру. Они не затронули нас глубоко, хотя и вызвали желание получить обратно деньги, заплаченные за обучение в школе. Мы никогда не чувствовали тяги к этим людям, да нам и не хотелось, чтобы она возникла: они были слишком личностными и слащавыми. Однако нам показали некоторые способности, которые их методами можно развить. Это было на Коннаут-Плэйс, в административном центре. Англичане на прощание оставили его в подарок индийцам; говорят, что индийцы чем дальше, тем больше забывают, как с ним правильно обращаться.
Индия из окон поезда
Рисовые поля в виде террас по дороге в долину Катманду
От этого центра, где расположены рестораны и магазины для туристов, улицы радиально расходятся к посольствам и виллам. Все важнейшие события в Нью-Дели происходили именно здесь. Мы прогуливались под сводами галереи, как вдруг перед нами возник старый индиец в тюрбане. Пробормотав что-то о моем «счастливом челе», он сунул мне в руку три записки, свернутые трубочкой. Жестикулируя прямо у меня перед глазами, он приковал мое внимание к своим рукам, одновременно пристально посмотрел мне в глаза и попросил назвать какой-нибудь фрукт. Я сразу же подумал о нескольких фруктах; некоторых названий, он, наверное, даже не слыхал. Но, пока я колебался, стоит ли мне шутить над таким стариком, у меня уже само произнеслось слово «яблоко». С весьма довольным видом он взял у меня с ладони записку, развернул ее – и в ней было это слово. «А теперь назови цветок», – не отставал он, и опять вышло примерно так же. Пока я подумывал о гибискусе и других диковинах, мне в полутрансовом-полусознательном состоянии гипнотического воздействия явился образ розы. Чтобы не помешать интересному ходу событий, я сказал: «Роза».
Во второй записке, конечно, стояло слово «роза», и старик засуетился еще больше. В третий раз мне надо было назвать число между единицей и десяткой, но тут гордость не позволила мне думать ни о чем, кроме единицы. Этого я и держался, не поддаваясь никаким влияниям. Однако удача не изменила ему: написанная на последней бумажке семерка, которую он пытался внушить мне, так смахивала на единицу, что он вышел