Адреса любви: Москва, Петербург, Париж. Дома и домочадцы русской литературы. Вячеслав Недошивин
марте 1917-го. А тогда, в марте 1890-го, здесь в студенческих номерах поселился Бальмонт с первой женой, красавицей Ларисой Гарелиной, дочерью шуйского фабриканта. Он познакомился с ней на спектакле. Полюбил как мальчишка за одну красоту «Боттичеллеву». Она была на три года старше, воспитана по-французски (училась в Москве, в пансионе Дюмушелей), любила искусство и музыку и больше всего хотела стать актрисой. Словом, как насмешничали тогда в губернском свете, – «мадоннилась». Он же, жених, был недоучившимся студентом, отчисленным из университета; мальчиком, всё еще плакавшим над «Коньком-горбунком» и «Хижиной дяди Тома»; юношей, писавшим стихи, как и мать его (она их, говорят, даже печатала), и – человеком, густо, как все рыжие, красневшим перед любой встреченной женщиной. И вдруг – это-то и сразило его! – Лариса смело кладет ему голову на плечо, потом зовет с собой в загородную поездку, потом – обещает поцеловать. Чудеса! Короче, от первого письма его Ларисе, где были слова «Жизнь моя, радость моя», которое подписал «Ваш навсегда», и до венчания их прошло всего ничего: меньше трех месяцев. Позже о Ларисе расскажет Волошину, поэту, который станет другом его.
Из дневника Максимилиана Волошина: «Она играла со мной. После первой ночи я понял, что ошибся… Наш первый ребенок умер… от менингита… Мы поселились в номерах “Лувр и Мадрид”… У меня неврастения была… Когда Лариса заходила в магазин, а я ее ждал на улице, я вдруг ловил себя на мысли, что, если бы она сейчас умерла, я мог бы жить. Нам мой товарищ, студент, принес “Крейцерову сонату”… Сказал: “ Только не поссорьтесь”. Я читал ее вслух. И в том месте, где говорится: “всякий мужчина в юности обнимал кухарок и горничных”, она вдруг посмотрела на меня. Я не мог и опустил глаза. Тогда она ударила меня по лицу. После я не мог ее больше любить. В нашей комнате, где две кровати стояли рядом, я чувствовал себя стариком. Мне все мерещился длинный коридор, сужающийся, и нет выхода. Мы накануне стояли у окна в коридоре. Она… сказала: “Здесь убиться нельзя, только изуродуешься”. На другой день я в это окно бросился… Мелькнула мысль: а вдруг я упаду на кого-нибудь… Я потерял сознание… У меня был рассечен лоб, разорван глаз. Кисть левой руки окровавлена, сломан мизинец, правая рука, нога переломаны. Доктора… сказали, что нога зарастет, но рукою я никогда не буду владеть…»
Доктора ошиблись. Всё окажется ровно наоборот. Рука поэта (чем же писать?!) как раз поправится, а нога, которая станет короче, сделает его хромым на всю жизнь. Впрочем, и здесь не всё так. Не на всю жизнь. Когда через сорок лет из-за третьей жены он вновь бросится в окно, но уже в Брюсселе, и вновь сломает, но уже левую ногу, то хромота исчезнет – ноги… сравняются. Это даже не смешно. С кем еще, ну с кем могло случиться такое?
Да, женился на Ларисе в три месяца. Но, когда выяснилось, что она истерична, ревнива (рылась в его бумагах и читала его письма), корыстна (была недовольна, что первая книга стихов его не принесла денег), на развод с ней ушли не месяцы – годы. Из-за нее чуть не угодит в тюрьму и едва избежит