Сирены. Джозеф Нокс
но деланую. Кэтрин, как великая актриса, вживалась в каждую роль настолько, что игра казалась убедительной. А когда в ходе разговора амплуа менялось, собеседник ничего не замечал.
– Да, – сказала она. – Теперь я тебя вспомнила.
– Я угощаю.
– Прежде чем искать удобный повод угощать девушку, лучше узнай, не пьет ли она за счет заведения, а не проливай ее коктейль, – бросила она, отходя от стойки.
– Без этого ты не стала бы со мной разговаривать, – сказал я вслед.
Кэтрин обернулась:
– Может, и стала бы. Фингал у тебя классный. Лицо сразу запоминается.
– Ладно, как только этот пройдет, заработаю новый.
– Ага. Скажи-ка мне, э-э…
– Эйдан.
– Эйдан. – Она перестала улыбаться. – Тебе нужны неприятности?
Я не ответил.
– Ты их нарочно ищешь? – Она покосилась на бармена, потом перевела взгляд на меня.
Бармен наблюдал за нами, сложив руки на груди, широкой, как бочка.
– Нет, – сказал я. – Нет, что ты.
– Тогда я дам тебе совет. – Она подошла ко мне ближе. – Иди домой, пока не обзавелся еще одним фингалом.
– Сама же говоришь, что с фингалом лицо лучше запоминается.
Она снова поглядела на бармена.
– Это не всегда хорошо, детка.
– Прости, что побеспокоил.
Бармен утратил к нам интерес и начал обслуживать каких-то девушек. Кэтрин отпила большой глоток водки, поставила бокал на стойку. Незаметно сунула под него какую-то карточку.
– Угостишь меня как-нибудь в другой раз… – Она снова улыбнулась притворной улыбкой, в которой все же мелькнуло какое-то искреннее чувство.
– Постараюсь больше ничего не пролить. Доброй ночи.
Красивыми, размашистыми шагами она направилась к выходу.
Я накрыл ладонью оставленную под бокалом карточку, еще немного посидел у стойки. Потом вышел из бара и отправился домой, в квартиру, которую снял на время. Там я выбросил разбитые часы, закинулся спидами и переоделся.
6
Третий прокол случился по моей вине. Повезло еще, что после него мне доверили хотя бы слежку за курьерами Франшизы.
Вот уже несколько недель я всеми правдами и неправдами добывал себе ночные дежурства. Выпрашивал их, забирал при любой возможности, отдавал за них свои дневные смены. Мне нравилось, что с девяти вечера до пяти утра знакомый город становился совершенно другим. Неоновое сияние высвечивало смайлики, выведенные детворой на грязных оконных стеклах.
Мне нравились люди.
Молодые, пьяные, влюбленные. Девчонки, ослепительные, как вспышки молнии. Хвастливые бойкие парни. Ночь – время транссексуалов, готов, геев. Пестрая толпа растекалась по главной улице, хором выкрикивая слова, значения которых я не знал. Меня это развеивало. Несколько отрезвляло. Помогало не влипать в неприятности. Почти.
Единственной проблемой был мой начальник. Инспектор уголовного розыска Питер Сатклифф. Его на самом деле так звали. Наверное,