32 декабря. Повести и рассказы. Валерия Колесникова
следили за моим движением, все ярче высвечивая мой волшебный костюм. При свете софит это фантастическое сияние увеличивалось в разы, и шарики на костюме иллюзорно начинали движение вместе со мной. Зритель мог подумать, что такое перемещение шариков – работа невидимого прожектора, но это была исключительно иллюзия человеческого ока, мое изобретение, вымученная годами находка. Затем свет постепенно становился ярче, и зрители убеждались (по крайней мере те, кто были любопытны от природы), что никакого прожектора нет, а шарики продолжают вращаться самостоятельно. И это было только начало! Я хотел сделать свой номер фееричным, самым запоминающимся из всех когда-либо увиденных зрителями в цирке. На это мне потребовались все мои сбережения. Я подсчитал, что заработанных в кабаке денег мне хватит приблизительно на пятьдесят представлений. А потом, размышлял я, успею заработать еще или придумаю что-нибудь менее затратное.
Следующим звеном моего замысла стали настоящие воздушные шары всевозможных размеров и цветов. На них перед каждым представлением я рисовал улыбающиеся мордашки. Мне хотелось рассмешить или хотя бы заставить улыбнуться каждого из зрителей. Под куполом цирка я собственноручно взгромоздил огромный мешок, из которого ассистент по моей команде сбрасывал по одному смеющемуся шарику. Звук каждого из них сопровождался записанным на магнитофонную ленту определенным голосом. Я выучил их последовательность наизусть. Это был людской смех, записываемый мною десять лет подряд, и мне казалось, что я уже собрал голоса всего человечества – от мала до велика. В моем архиве были голоса детишек – мальчиков и девочек, – переходящих от всхлипывания к задорному хохоту, были смех-дразнилка, смех-икалка, смех-журчание, смех веселых матросов и жеманных барышень, смех абсолютно пьяных, трезвеющих и никогда не пьющих, смех забавных старушек и косматых стариков, больных, пребывавших на смертном одре и выздоравливающих, обреченных и одухотворенных. Но своей заслугой я считал не то, что записал несчетное число людей.
Я был горд тем, что смешил их лично, и потому считал, что имею право записывать на пленку результат своей работы, так же как врач фиксирует в медицинской карте диагноз пациента. Но в отличие от врача я не ставил диагнозов. Мне хотелось верить, что я выдавал волшебные пилюли, которые, на мой юношеский взгляд, делали людей лучше, добрее и отвлекали их от повседневных забот.
На сцену сыпались с купола цирка смеющиеся разноцветные шарики, сначала по одному, а потом – застилая собой весь зал. Я останавливался, балансируя в колесе, в самом центре манежа и открывал огромный прозрачный клеенчатый зонтик:
– Мне кажется, сегодня пойдет дождь, – обращался я к зрителям, среди которых было много мальчишек и девчонок, смотревших на меня с задором. И поднимал голову к куполу цирка. – Видите, там свисает синяя нахмуренная тучка?
Дети устремляли взоры