По самому, по краю… Избранное. Николай Борисов-Линда
пить будешь?
– Да, покрепче, и, мать, у нас что-нибудь от живота есть?
– Что случилось? – жена сочувственно посмотрела на Михаила.
– Не знаю, мать, что-то несёт меня без остановки, что-то съел, наверное, – говорить ему не хотелось.
Молча попили чай. Михаил выпил крутой травяной отвар. И здесь жена, словно невзначай, спросила:
– Миша, а что там за медовый морс у нас в холодильнике?
Михаила словно окатили кипятком. Он, заикаясь, едва выдавил:
– М-м, м-ма, мать, а т-ты… пила этот морс?
– Да, а, собственно, что? – жена вопросительно посмотрела, – не нужно было?
– Нет, ничего, – Михаилу сделалось совсем дурно и так невмоготу, что он рванул с места, семеня ногами и на ходу расстегивая штаны.
Ночью они в туалет бегали по очереди.
Жена, всякий раз соскакивая с постели, причитала:
– Господи, да что же это за наказание, да за какие грехи?
Когда очередь доходила до Михаила, она говорила:
– Мишка, ирод, сознайся, какого яду подсыпал в морс?
На что тот в изнеможении отвечал:
– Да ничего, мать, не сыпал, ничего. Это рецепт такой. Старинный. Что б ему… Видишь, сам маюсь.
Как только забрезжил рассвет, Михаил с волнением подошел к бане. Он уже был не рад, что затеял это дело. Конечно, надо было по-другому. А сейчас? Сейчас будет финал.
Он несколько минут стоял, прислонившись к двери, прислушивался, не решаясь открывать дверь. Но открывать было нужно. С дрожью в сердце, щелкнув замком, отворил дверь предбанника. Доска также подпирала дверь бани. Михаил осторожно убрал её в сторону и тихонько потянул на себя ручку. Дверь легонько подалась и, жалобно заскрипев, отворилась. Света в бане не было.
В это время что-то мощное, толкнув Михаила в грудь, отбросило от двери и вихрем пронеслось мимо. Анвар не искал калитки, он перемахнул через забор.
– Танюша, доченька, ты где? – Михаил щурился, вглядываясь в темноту бани. Зажег спичку. Толстенный плафон был разбит, часть трубы разворочена, голыши разбросаны по полу.
И здесь он разглядел дочь.
– Папка, папка, что же ты наделал, – она всхлипывала всем телом. – Зачем же ты так? Папка…
Он взял её на руки. Она оказалась неожиданно легкой, словно былиночка, подумалось ему. И понёс на улицу, проклиная себя, глотая подкравшиеся к горлу слёзы.
Тагир подошёл только к вечеру.
– Послушай, я всю ночь не спал, волновался, хотел к тебе прийти.
Михаил молча курил.
– Ты собираешься рассказать, что сказал Анвару? И где он всю ночь был? Прибежал как угорелый. Собрал вещи, книги и уехал к моему брату. Сказал, готовиться к экзаменам будет. До этого я ему целый месяц талдычил: «Поезжай к Анас абы», а он ни в какую… А тут уехал… сам. Ты что ему сказал? Ну ты, Михаил, педагог. Ну ты Макаренко.
– Н-нда-а. – Михаил хмуро посмотрел на Тагира. – Хреновый я Макаренко, оба мы с тобой в педагоги