Тайный дневник Верити. Колин Гувер
голову набок, я пытаюсь проанализировать загадочный ответ. Он разрывает зрительный контакт, но я всматриваюсь еще пристальнее, задаваясь вопросом, что может быть хуже раздавленной фургоном головы. Может, он все же коренной житель Нью-Йорка. Или работает в больнице. В нем чувствуется уверенность, которая часто бывает у людей, отвечающих за других.
– Вы врач?
Он качает головой.
– Агент по недвижимости. Во всяком случае, бывший.
Он делает шаг вперед и протягивает руку к моему плечу, стряхивая что-то с рубашки. С его рубашки. Несколько секунд пристально вглядывается мне в лицо и пятится назад.
Его глаза – такого же цвета, как галстук, который он только что засунул в карман. Шартрез. Незнакомец хорош собой, но что-то подсказывает мне, что он об этом сожалеет. Что его внешность буквально доставляет ему неудобство. Он не хочет, чтобы его замечали. И предпочитает оставаться невидимым в этом городе. Как и я.
Большинство людей приезжают в Нью-Йорк, чтобы их заметили. Остальные приезжают сюда прятаться.
– Как тебя зовут? – спрашивает он.
– Лоуэн.
Когда я называю свое имя, он умолкает, но лишь на несколько секунд.
– Джереми.
Он поворачивается к крану, снова включает воду и начинает мыть руки. Я продолжаю пялиться на него, не в силах подавить любопытство. Что он имел в виду, когда сказал, что видел вещи похуже случая, свидетелями которого мы стали? Он сказал, что работал агентом по недвижимости, но даже самые ужасные дни риелторской работы не могут наполнить человека такой угрюмостью.
– Что у вас произошло? – спрашиваю я.
Он смотрит на меня через зеркало.
– О чем вы?
– Вы сказали, что видели и похуже. Что именно вы видели?
Он выключает воду, вытирает руки и поворачивается ко мне.
– Вы правда хотите знать?
Я киваю.
Он выбрасывает бумажное полотенце в мусорную корзину и сует руки в карманы. Его манеры становятся еще более угрюмыми. Он смотрит мне в глаза и спокойно говорит:
– Пять месяцев назад я вытащил из озера тело своей восьмилетней дочери.
Я резко втягиваю воздух и подношу руку к шее. Он выглядел вовсе не угрюмо. Это было отчаяние.
– Мне очень жаль, – шепчу я.
Это правда. Мне жаль его дочь. И жаль, что я проявила любопытство.
– А вы? – спрашивает он. Прислоняется к столешнице, давая понять, что готов к этому разговору. Что ждал этого разговора. Ждал, когда встретит кого-нибудь, рядом с кем его трагедии покажутся менее трагичными. Так бывает, когда переживаешь нечто самое страшное. Ищешь людей вроде себя… Людей, которым хуже, чем тебе… И используешь их, чтобы почувствовать себя лучше после кошмарных вещей, которые с тобой случились.
Прежде чем заговорить, я сглатываю – теперь мои трагедии кажутся ничтожными. Вспоминаю последнюю и стесняюсь рассказывать о ней вслух – по сравнению с его она кажется совсем незначительной.
– На прошлой неделе у меня