Путь бегуна. Владимир Александрович Горовой
Марка ожидал разговор с начальником исследовательской группы, и он поймал себя на том, что ему совсем не хочется разговаривать с этим человеком. Впервые познакомившись с этим суховатым маленьким стариком на посадочном поле космодрома, Марк старался как можно меньше с ним общаться. Его звали старинным польским именем Витольд, переделанным на латинский манер в Виктора. Фамилия также была старинная, с глубокими польскими корнями – Коморовский. Он, так же, как и Холодов выдерживал дистанцию в общении, но в отличие от, демонстративно корректного, в любых вопросах, полковника, смотрел свысока и вел себя почти вызывающе.
Коморовский имел несколько ученых степеней, и крайне отвратительный характер. Каждый его жест, каждое слово, казалось, подчеркивало его недовольство тем, что он был оторван от важных исследований, и вынужден тратить время на пустяки.
Прошло не менее трех минут ожидания ответа, когда экран коммуникатора, наконец, засветился. Начальник научной станции сидел за собственным письменным столом и что-то записывал. Едва оторвавшись от записей, он бросил короткий взгляд в сторону экрана: – Добрый вечер, господин следователь. Как продвигается расследование?
– Спасибо, хорошо, – Коморовский продолжал делать записи. Пауза затянулась.
– Чем обязан в столь поздний час? – еще один взгляд мельком на экран.
– Я бы хотел уведомить Вас о предстоящей завтра инспекционной поездке. Я намереваюсь, в сопровождении местного жителя, отправится в открытую пустыню, по-над барьерными горами. Путешествие займет не менее 5 дней. Если вас интересует маршрут, прошу обратить внимание на карту…
– Нет, нет, – Коморовский махнул рукой и снова принялся записывать, – благодарю, избавьте меня от подробностей. Нам нечего скрывать и нечего опасаться. Надеюсь, Холодов обеспечит вас надежным эскорт и транспортным средством, в пустыне может быть опасно. Не забудьте взять достаточный запас воды.
Марк почувствовал, как в нем растет негодование. Коморовский вел себя так, как будто желал намеренно нанести оскорбление, формально придерживаясь приличий.
– Разрешите полюбопытствовать, что вы там записываете? – Марк решил, во что бы то ни стало привлечь его внимание.
– О, я веду ежедневные записи, своего рода дневник, – Коморовский посмотрел на экран чуть внимательнее, но продолжал свое занятие, – Возможно, в наш век рукописный дневник покажется анахронизмом, но поверьте, для последующей обработки, не бывает материала информативнее.
Ручка продолжала бегать по листам, а Коморовский вдруг заговорил лекторским тоном:
– Знаете ли, все эти современные регистраторы не позволяют достичь глубины восприятия рукописного текста. Все поверхностно, голые факты, двоичный код, суррогат. Использование всех этих новомодных штучек обнажает плоскость мышления, – еще один выразительный взгляд в экран, и снова к записям: – Вы очень верно решили отправиться по пустыне по краю барьерных гор. Наиболее красивая часть этого