Змеиная Академия. Щит наследника. Мария Вельская
отхлынули краски. Закушенная клыками от боли губа. Пальцы, беспомощно царапающие ошейник. Слипшиеся от пота волосы. Но остановило его не это, а смиренная покорность в глазах всегда несгибаемого существа. Это было настолько мерзко и неправильно, настолько напомнило тот день, что принц, дернувшись, разорвал контакт. Не выдержал, бросился к другу, легко касаясь пальцами багровых полос на шее, но, щадя его гордость, не стал опускать закрывающий шею ворот.
– Прости, – глухо, – я зарвался.
– Ничего, alli. – На бледных губах мелькнула и пропала горькая улыбка. – Я понимаю твой гнев.
– Нет, faere mio, это я твой вечный должник. Веду себя, как неуравновешенный подросток. Ты тот, перед кем мне не зазорно встать на колени.
Золотые глаза напротив вспыхнули сверкающим янтарем, обожгли теплом. Его простили.
– Тебе надо больше отдыхать, Нир, ты еле сидишь, – уже серьезно заметил иршас, не сводя с принца внимательного взгляда.
Илшиарден был, наверное, единственным существом, кроме отца наследника, кому позволено было разговаривать с ним в таком тоне. Слишком многое их связывало. Узы крепче и сильнее родственных. Друг был ближе младшего брата и сестры, ближе императора и императрицы. А он, ненавидя собственную ошибку, выместил гнев на том, кто пострадал тогда сильнее всего.
Вздохнул, стирая пальцами с висков паутинку усталости, и вернулся назад в кресло.
– Ш-што? – От волнения сбился на шипение. – Что ты хотел мне сказать и о ком?
Вязкая, дикая попытка извиниться без слов. Когда не знаешь, что сказать еще, и не знаешь, как сказать. Слушать, только слушать – жадно, внимательно, не перебивая. Вглядываясь в осунувшееся лицо и пытаясь подавить чувство вины. Горькое, мерзкое, правильное.
Со звонким щелчком распахивается створка окна, впуская струю воздуха, ворвавшегося по-летнему теплым ветерком с привкусом зацветающих терпких цветов аллиа, светлых и ярких, как охватывающая душу печаль. О том, чего уже никому и никогда не дано изменить.
Пальцы против воли тянутся вперед, стискивая чужую руку, сжимая холодные пальцы. Разговор без слов. Прощение… прощание? К счастью, нет.
Озабоченный взгляд и морщинки на лбу. Тень покорности в глазах, от которой хочется завыть волком. Но пока нельзя ничего сделать. И даже рассказать никому нельзя. И отцу. Императору. Ему – особенно.
– Я помогу. Знаю, тебе больно, – вырывается отрывистая фраза. – Позволишь?
– Ладно, – натянутая усмешка.
Мужчина чуть склоняет голову, кладя лоб на согнутые в локте руки. Словно несколько минут назад не он был настолько оживлен.
– Расскажешь все-таки?
Тихий выдох сквозь зубы.
– Да. Ты же сам отозвал меня с задания два десятка лет назад, помнишь?
– Конечно. Тогда случилось первое убийство.
– Вот. – Золотые глаза затуманились, словно он пытался вернуться на много лет назад. – Я говорил, что полюбил. Но я так и не решился тебе сказать, что она моя истинная,