Они зовут это Танго. Илана Сова (IOwl)
="#note_1" type="note">1», а потом говорила с искренним блаженством о «балете2». Спорте, в котором использовались пуанты. Юные «балерины» надевали на свои тонкие длинные ноги картонные балетки, затем вставали на носочки и в белой юбке, поднятой до талии, танцевали «Лебединое озеро3» Чайковского. Им было от шести до двенадцати лет.
Среди них выделялась стройная фигура начинающей «примы» сего танца, Людмилы Торосенко, приехавшей из России, дабы покорить большую сцену. Сцену театра, где каждый талантливый человек хотя бы раз в жизни хотел оказаться. Танец, который они танцевали под лирическую музыку, исполняемую оркестром, сидящим в оркестровой яме, напоминал пруд, где плавали лебеди. И только два лебедя, гордых, передавали о любви, о страшной люби стремления и победы.
Я смотрел на экран, прилипнув к стеклу витрины магазина технического оборудования, одетый в грязную майку и шорты, найденные в мусорном баке для «бедных», куда богатые часто жертвовали обноски, из которых их дети выросли или которые им уже были не нужны, в следствии «моды». Мои карие глаза расширялись с каждым движением, сделанным танцовщицами на экране. Сердце сжималось, грудь сдавилась, дыхание было почти не слышным и когда они выходили на поклон, я выдыхал теплый воздух изо рта, а владелец магазина, Грю МакКартни, пухлый по комплекции, сорока двух лет, открывал дверь и осматривая почти пустую улицу, оборачивался в мою сторону и с прищуром говорил:
– Если ничего не покупаешь, то вали нахер, сраный бедняк!
В его тоне всегда можно было проследить раздражение и злость. Скорее всего, он злился на покупателей, которые редко посещают его магазин. Я понимал это по густым бровям, которые опускались в форму «домик».
И заметив сколько времени, глянув через его широкое плечо на настенные часы, показывающие час дня, я побежал в сторону своего дома – Бэд-стрит, квартала спального района, где было полно таких, как я. Брошенных на улице по непредвиденным обстоятельствам, вынудивших лишиться квартиры с теплым обогревателем. Здесь жили не только бедные люди, сбежавшие на улицу из-за личностных проблем, обид или зависимостей, но и люди с образованием.
Например, Сью Макрона. Ей уже сорок два года, у нее есть старший сын и дочь, живущие в ее квартире, полученной от НИЦ. Она закончила университет и шестнадцать лет работала в НИЦ лектором. Однажды пришла программа сокращения и ее уволили, не обращая внимание на рекомендации и резюме от известных профессоров, играющих большую роль в принятии на работу. Или Шион Летпер, ему двадцать два года. Он закончил уже медицинский колледж, получил образование в одном из крупных университетов города мечты Нью-Топии, но из-за достатка специалистов в его профессии, в которых больше не нуждается ни одна компания, он живёт на улице, ища другие способы существования. И, насколько я помню, он трудиться практически «за бесплатно» грузчиком вагонов с провизией. Если Сью есть куда вернуться с улицы, то Шиону некуда возвращаться, так, как квартира, взятая в ипотеку, была отобрана банком за невыплату, а его банковские счета полностью заморожены. Вот он и живёт на улице, в спальном районе Бэд-стрит, подбирая бутылки, одежду и еду, испорченную, с истекшим сроком годности.
Как и все остальные.
В час дня приезжали социальные работники различных компаний, предоставляющих услуги волонтерства, и помогали нам – беднякам из трущоб. Они привозили новые вещи, купленные на пожертвования богатеев, еду, которая, по их словам, «была полезна» и оказывали медицинские услуги, которые нам были недоступны по присужденному статусу «выходцы из трущоб».
Я пользовался лишь первыми двумя услугами, а третья всегда портила мне настроение, потому что каждый врач из раза в раз повторял: «Ваше состояние ухудшается, мистер безымянный, вашу глухоту невозможно излечить, но мы можем дать вам конфету за то, что вы были послушным мальчиком на нашем приеме».
И они бесили своим излишним дружелюбием. Но я сбегал после обеда не по той причине, что какие-то дяди с тетями говорили мне про мою болезнь так, будто наступил конец всего, а из-за того, что мне надоело слушать одну и ту же новость.
– Полные карманы денег жмут и натирают, поэтому их нужно тратить и если уже некуда девать, то, словно плюя в нашу сторону, они отдают свои деньги фондам, которые привозят нам вещи из секонд-хенда, убеждая ораторским искусством, что эти вещи – писк моды. На деле же, мы носим чьи-то обноски, которые в отличие от мусорных баков, постираны. Пахнут лавандой и ванилью, а еда… просто дешёвая похлёбка, в которой есть крысиная отрава. – Дюрсан Греггори, человек со стеклянным глазом, приходящий сюда каждый день ради бесплатной еды в ушанке и светлом пиджаке, говорил с некой обидой на мир.
Никто из нашего района не знал этого человека, но о нем ходило множество нелицеприятных слухов. Каждый день, в час дня, получая порцию той самой похлёбки с ломтиком засохшего хлеба, он уходил в сторону деревянного ящика, укрытого газетой и сев, перекинув ногу на ногу, жадно откусывал от хлеба куски, набивая щеки похлебкой. Его небритая щетина покрывалась жидкостью, которую он сметал грязными немытыми руками. Столь же нищие, как и этот человек без глаза, шептались между собой,
Бале́т
«Лебединое озеро» – балет Петра Ильича Чайковского в четырёх актах. Либретто Владимира Бегичева и, возможно, Василия Гельцера с дополнениями самого композитора, написанное в 1876 г., поставленное впервые в 1877 г. в Москве в Большом театре. Существует высказанное предположение, что либеретто балета принадлежит самому композитору.