Критик Ковчега. Herman Ishchenko
большинство трудилось из-за всех сил в надежде получить дополнительный кусок черствого хлеба.
После чистки зубов травяной мазью, выдаваемой раз в месяц, я стоял перед грязным, висящим на стене кухни, зеркалом, которое без особых трудностей могло уместиться в руке взрослого мужчины, то есть, его размера хватало как раз для того, чтобы увидеть в нем можно было только отражение лица. Оставалось одеться и осознанно принять серый образ жизни, хищно поджидавшим по ту сторону стен.
Вот тот момент: вой сирен, обозначающий, что до начала рабочего дня осталось пятнадцать минут. В сопровождении этого мерзкого звука дверь моего и многих других домов открывалась, и общество превращалось в настоящий механизм.
Наступило то самое ежедневное мгновение, когда мужчина тридцати четырех лет, ростом не доставая восьми сантиметров до двух метров и с черными, короткими волосами покинул свой дом. На его строгом лице виднелась короткая щетина, которая сбривалась почти каждый второй день. Несмотря на худое тело, рубашка демонстрировала рельеф еле заметных мышц. Он считался одним из самых высоких людей своего города, но до Великана Пада Бриггса ему не хватало целых тридцать сантиметров. День для Пауля Маиса начался. Добро пожаловать на развалившуюся палубу, где можно долгое время общаться с человеком, и лишь потом разглядывать в нем кусок гниющей древесины, наполовину сожранной термитами.
Глава 2. Жизнь одного из. Часть Вторая.
В каждом городе твою способность и пользу, которую ты можешь принести Золотому сердцу, определял далеко не добровольный тест. С его помощью так называемые «доктора» указывали, к какому семейству тот или иной человек больше всего подходит. Почему не добровольный? Ну, во-первых, потому что «добровольно» это не про наш город и уж точно не про связывающие путы отчаяния, а во-вторых, мы нигде не ставили роспись на согласие, так как в решающий момент перебывали в коме.
Нет, семей у нас не было. Все возможные чувства к кому-либо ограничивались простой дружбой, а те, у кого появлялись бабочки в животе, тут же узнавали какая на вкус собственная кровь. Подобные проявления человеческих чувств наши «законодатели» считали неуместными. Именно благодаря нелепой логике, количество жертв Ковчега увеличивалось с каждым новым правилом.
Семейство – это не то понятие семьи, которое первым приходит в голову. У нас оно всего лишь название группы людей, своего рода гильдии. Каждое семейство занималось определенной работой. Система была так устроена, что абсолютно каждый житель приносил пользу. Не знаю, как в других городах, но в нашем существовало четыре семейства, и каждое выполняло свою функцию.
Первое по значимости – семейство Когинов. Они отвечали за порядок на улицах, принадлежавших каждому семейству, а именно за то, чтобы конфликты среди жителей вообще не происходили. Нередко встречалась тьма негативных мнений адресованных