Иные песни. Яцек Дукай
ладонь в рукаве, два, большой палец под ремешок, три, сжать рукоять, четыре, плавно вытащить, пять, ткнуть без замаха, шесть, конец – лишь бы помнило тело, даже если уступит разум.
Следовало соблюсти четко очерченные обстоятельства места и времени. Никаких свидетелей – значит, только они двое в четырех стенах или в абсолютно пустынной местности. Не дать ей времени на сопротивление – значит, без долгих приготовлений, не вступая в разговоры, иначе она все поймет. И самому уйти живым – а значит, ударить лишь при стопроцентной уверенности, что нигде поблизости нет Завии.
Это третье условие оказалось сложнее всего исполнить. Завия и так редко отходила от своей госпожи дальше, чем на несколько шагов, в соседнюю комнату; а теперь, после покушения на Исидора Вола, разделить их было почти невозможно. Господин Бербелек начал подумывать, не напасть ли сперва на невольницу-ареса или даже не воспользоваться ли помощью Зайдара, нимрода как-никак. Инстинкт стратегоса, впрочем, подсказывал ему не усложнять планы.
Тем временем приближался эгипетский Новый год, в простонародных ритуалах и древних культах чтимый, несмотря на более чем тысячелетнюю власть римского календаря. Астрологи из Мемфиса предсказывали начало разлива Нила на третью неделю Юниуса. Рождение Исиды выпадало на девятое Юниуса. Был это день начала новой жизни, новой любви, день чудесных исцелений и неожиданных оплодотворений. На рассвете в святилище Исиды в Менотисе воскрешение Озириса, в полдень на Рынке Мира – ежегодный Брак Гипатии, во втором часу покажется в окне своей башни в Менотисе Навуходоносор Золотой, вечером жрицы и жрецы Исиды подерутся на улицах с жрицами и жрецами Манат, а в сумерках на Ниле, на каналах, озерах и заливах зароятся десятки тысяч «колыбелей Озириса»: стройных лодочек с зелеными лампионами, вывешенными на носу.
Господин Бербелек проснулся задолго до рассвета, дворец Лотте наполняли отголоски хлопот, чрезвычайно энергичных для дня, когда Летиция не устраивает никаких приемов. В воздухе носились запахи мирры и фуля. Кто-то пел под окнами спальни Иеронима. Господин Бербелек выглянул. Нубийская невольница, кормящая тропардов, напевала утреннюю молитву к Богине Трона, слова с забытым значением:
– Нехес, нехес, нехес, нехес эм хотеп, нехес эн неферу, небет хотепет! Вебен эм хотеп, вебен эм неферу, нутжерт эм Анкх, нефер эм Пет! Пет эм хотеп, та эм хотеп, нутжерт сат Нут, сат Геб, мерит Осер, нутжерт асхарену! Анекх храк, анекх храк, туа ату, туа ату, небет асет! – Господин Бербелек щурил глаза в утреннем сиянии. Видел дулосов, расставляющих горшки с цветками амаранта и лилии, дулосов, несущих к озеру стройные лодки из ликота, украшенные эротическими рисунками, видел двоих слуг, целующихся в тени гевеи,– и внезапно настолько же четко узрел идеальный план убийства эстле Шулимы Амитаче.
Сегодня ночью.
Он не желал раньше времени показываться ей на глаза. Через Портэ расспросил о подробностях обычаев дома Лотте: в каком часу отплывают лодки, должен ли он нанять собственную и уславливаются ли о знаках или времени и месте. Согласно традиции со времен