Шарлотта Бронте делает выбор. Викторианская любовь. Нина Агишева
писала: “Женщиной не рождаются, женщиной становятся”. Ей вторила Сьюзен Зонтаг: “Я сделала себя сама – так мне видится моя карьера. Мне казалось немыслимым, что кто-то может не решиться делать то, что хочет, просто потому, что женщинам это делать не положено”. Не правда ли, все это имеет самое прямое отношение к судьбе Шарлотты Бронте? Убедитесь в этом – пройдитесь вместе с ней по вересковым пустошам Хауорта и каменным тротуарам рю Изабель в Брюсселе, прикоснитесь к пожелтевшим от времени страницам ее писем, порванных, а потом сшитых чьей-то ревнивой рукой (об этом тоже пойдет речь). Узнайте, как можно победить время, судьбу и пережить безответную любовь, сделав ее – да-да! – источником радости и вдохновения. И никто меня не убедит, что женщинам XXI века это не нужно или не интересно.
Глава 1
Бельгия. Зоэ находит письмо
Над Брюсселем сияло солнце. Зоэ быстрым шагом прошла через классные комнаты – везде идеальный порядок, ни пылинки, ни одной забытой книжки, – настежь открыла окна (февраль в этом году выдался на удивление теплым) и направилась в гостиную. Все, выходной, сегодня уроков не будет и можно отдохнуть. Но тут ее зоркий и всегда напряженный взгляд остановился на маленьком столике с мраморным верхом, на который прислуга обычно выкладывала свежую почту. Что-то заставило ее взять в руки конверт, внешне ничем не отличающийся от других, разве что адресован он был не ей, а месье Константину Эже. В этом не было ничего необычного, на адрес пансиона ему писали и бывшие ученики, и старые друзья, жившие теперь в разных городах Европы. Но на штемпеле стояло два слова: “Бредфорд – Йоркшир”, и даже ее познаний в географии хватило, чтобы понять: письмо пришло из Англии. Зоэ посмотрела по сторонам – в гостиной она была одна – и решительно вскрыла письмо. Конечно, это ее почерк – бисерный и каллиграфический. И конечно, это жалкий любовный лепет, который эта сумасшедшая англичанка пытается спрятать под ничего не значащими сообщениями о своей провинциальной жизни и витиеватыми французскими оборотами, – спасибо еще, что пишет по-французски, иначе бы Зоэ просто ничего не поняла. Она внимательно читала, и письмо дрожало в ее руках. Что за выспренный бред, что за странная пуктуация с множеством тире, которые делают текст таким манерным? Разве этому учат на уроках литературы в ее пансионе? Да, это было любовное признание, адресованное ее мужу и отцу ее пятерых детей. Чего-то подобного она и ожидала, когда полтора месяца назад сама везла эту гордячку-англичанку, эту невзрачную серую мышку в Остенд, чтобы посадить ее там на пакетбот и навсегда отправить восвояси. Обе понимали, что пути назад нет, но вместо облегчения Зоэ чувствовала тогда страшную тревогу, и у нее сжималось сердце от какого-то горького предчувствия. Она разорвала письмо и бросила в деревянную корзину для мусора. Солнечный февральский день 1844 года, который обещал стать днем отдыха и семейных радостей, для мадам Зоэ Эже, владелицы и директрисы пансиона для девочек, был безнадежно испорчен.
После