Перуновы дети. Валентин Гнатюк
на мягком диване, приятно полюбоваться висящими на стенах картинами в тяжёлых золочёных рамах либо, покуривая сигару, неторопливо обдумывать очередную композицию, стряхивая пепел в изящную дорогую пепельницу.
Остановившись перед обитой кожзаменителем дверью, Изенбек впустил гостя.
Запахи краски, белил и скипидара – первое, что встретило вошедшего. А когда, следуя короткому жесту хозяина, Юрий Петрович переступил порог мастерской, то сразу же остановился, поражённый необычным видом квартиры. Простенок между двумя комнатами был убран, образуя большое и светлое помещение. На стенах действительно висело много картин, но большинство в обычных рамах, а некоторые – вовсе без них. Много работ стояло на полу, прислонённых лицевой стороной к стене, иные были упакованы и увязаны.
Большой обеденный стол в центре весь завален красками, чистыми листами картона и листами с карандашными набросками. В разных местах комнаты на газетах лежали кипы каких-то свёртков и материалов, громоздились подрамники, банки, кисти, на станках находились незаконченные картины либо просто загрунтованные холсты. Миролюбов из вежливости стал рассматривать ближайшую картину «Пастушок в Альпах», на которой был изображён мальчик в белой блузке, синих шортах и жёлтой шляпе рядом с двумя добротными овцами. В перспективе виднелись стога сена на поле, а дальше – посёлок с типичными голландско-бельгийскими домиками.
«Где же он спит, готовит еду, держит одежду?» Миролюбов из любопытства заглянул в крошечную комнату-нишу справа и понял, что именно она предназначалась для человеческого жилья. Простая железная кровать, старый платяной шкаф, стол и два стула – вот и всё «богатое убранство княжеских покоев». Здесь же – небольшая печь, которая, видимо, зимой топилась углём и могла обогреть разве что эту каморку, служившую одновременно кухней-спальней-столовой.
Сам художник, кажется, не обращал внимания ни на свою спартанскую обстановку, ни на реакцию оторопевшего гостя. Он был угрюм и мрачен, тонкие черты лица иногда подёргивались болезненной гримасой, похоже, чувствовал себя неважно.
– Это всё картины вашей кисти? – спросил Миролюбов, чтобы завязать разговор.
– Нет, многие куплены, – отрывисто ответил художник.
Присев на кровать, он пошарил рукой подле, вытащил одну, другую бутылку, но обе были пусты.
– Послушайте, милейший Юрий Петрович, давайте спустимся в кафе напротив, выпьем чего-нибудь…
– Знаете, – замялся Миролюбов, – я, собственно, ненадолго… Хотелось бы посмотреть то, что вы обещали…
– Значит, пить не хотите? – качнул головой Изенбек. – Стало быть, пойду сам. А вы пока взгляните вот на это…
Он открыл шкаф и вытащил видавшие виды два морских мешка. Затем повернулся и пошёл к выходу. Миролюбов хотел ещё что-то спросить, но услышал только поворот ключа и щелчок замка входной двери.
Юрий Петрович нетерпеливо раскрыл мешок, потом второй. В обоих лежали старые деревянные дощечки, почерневшие и так испорченные временем, что стали