ГрошЕвые родственники. Елена Михайловна Шевченко
И еще я думал, что она ко мне привыкла, как наша собачонка, тоскует в разлуке, не ест, не пьет, ждет на пороге. Она делает все, выбиваясь из сил, чтобы нам было лучше. Мы не успеваем за воплощениями еще не высказанных и даже неосознанных желаний. Она бежит раньше наших слов, чтобы опередить, преподнести нашу, реализованную по ее разумению мечту. Она оживляется, она возбуждается, она полна сил и энергии, даже если накануне хандрила и не могла встать.
Все наши передряги и проблемы давали ей заряд, глоток воздуха, адреналин, бодрили и пробуждали к действиям. Ей становилось хорошо, когда нам было плохо, она упивалась своей властью, самопожертвованием, христианским подвигом помощи ближнему.
Ей отчаянно было нечего делать. У нее не было подруг, не было дела, кроме, как мыть и тереть, попрекая нас неряшливостью. Но держась за свою вечную швабру, как Ролан за меч, она с негодованием, обидой и приступом истерики отвергала мои предложения о профессиональной уборке в нашем доме. Она не могла нам позволить жить своей жизнью, это бы лишило ее смысла существования, изъяло сущность и само существование.
Но она была жизнеспособной, она пила нашу жизнь, она ее разделяла, она ею жила. Без этого, она бы давно захирела. Поэтому Борька никак не может найти себе не то что жену, даже веселую подружку на пару недель. Рядом с ним стоит любящая и самая заботливая на свете маменька, не продохнуть. Если кто-то из нас заболевал, она сразу наполнялась сил, энергии, здорового румянца, она исполняла все обязанности подорванной медсестры на поле боя, выбиваясь из сил и распрямляясь в полный рост. Мы были обязаны ей всем, она, как комар или пиявка, питалась нашими бедами и проблемами, ее все это вдохновляло и окрыляло.
Я молчал. Я не мог ей сообщить о своем открытии ее сущности. Она бы все равно ничего не поняла, не признала, это разбило бы ее сердце и лишило повода жить, есть, дышать, худеть, толстеть, причитать, волноваться, радоваться новым приобретениям и прочим удовольствиям ее жизни. Я молчал. Она была готова к очередному припадку, вот уже губы поджала. Сейчас прорвется, я снова буду виноват.
После медового месяца хотел было бежать, развестись, испариться, но оказалось, что она беременна. И как тут бежать? Когда я первый раз купал сына, держа его на руках в маленькой синей ванночке, понял, что это навеки. Я не могу бросить этого червячка, который давно уже стал огромной орясиной, но по-прежнему уверен, что у нас замечательная семья, лучше не бывает. Я никогда не спорил, я старался все исправить, но не мог передать этот секрет Борису, пусть он его не знает, пусть минует его это откровение. Пусть он сам построит что-то свое, вдруг выйдет счастливое и солнечное, радующее каждый день, но как-то у него не получалось, не складывалось.
Я надеялся, что в своем Мюнхене, куда он отправился учиться дальше, все образуется. Он учился, нашел работу, защитил степень магистра, поменял квартиру, собирается купить машину, пошел учить итальянский. Может, все верно. Может, и не нужно счастливой семьи, если человеку и так хорошо. Только откуда тогда взяться