Мор. Лора Таласса
я и пытаюсь найти его руку. А найдя, сжимаю ее. – Умоляю.
Нельзя произносить это слово.
Почему мне нельзя было произносить это слово?
Что-то насчет мольбы, но я не могу вспомнить…
Все уносится куда-то, дальше и дальше от меня.
Я сжимаю его руку.
– Останься со мной, – повторяю я.
Но и ангел, и весь остальной мир исчезают.
Открываю глаза и вижу облезлый потолок. На миг мне кажется, что в жизни все нормально, рассудок начисто стер все воспоминания.
Кто-то пожимает мне руку, и я поворачиваю голову, озадаченная. И вижу его.
Не могу сдержать крик.
Нет ничего – ничего – более чудовищного, чем прекрасное лицо Мора, чем обрамляющие это лицо золотые волны волос.
Только когда он выпускает мою руку, как будто обжегся, только тогда я осознаю, что ублюдок держал меня за руку. Еще секунда уходит на то, чтобы я вспомнила, почему это наполняет меня слепой яростью.
Я пытаюсь бежать от всадника. Стрелы в спину. Меня привязывают и заставляют бежать за конем. Падение. Меня волокут. Боль. Смерть.
От этих воспоминаний я ахаю, ловлю ртом воздух, и осознаю весь кошмар ситуации.
– Я… жива.
Это кажется невозможным, учитывая, через что пришлось пройти. Казалось, меня рвут на кусочки.
– Страдание – для живых, – отвечает Мор. Я осматриваю комнату. Это чья-то гостевая спальня – не иначе, Мор занял очередной дом.
Я бессильно роняю руки на ветхую простынку. Он притащил меня в эту комнату и уложил на кровать, и, судя по всему, с тех пор я так здесь и лежу.
Не могу сказать, ужасает меня это или, наоборот, притупляет страх.
Он не дал мне умереть. Он хочет, чтобы я выздоровела…
Только, чтобы снова заставить страдать.
Я сажусь в кровати, прикусив губу, чтобы не вскрикнуть от резкой боли в спине.
– Почему я здесь? – спрашиваю я.
– Я не позволю тебе умереть.
И вновь я не могу понять, что стоит за моим спасением – милосердие или проклятие.
Конечно, это проклятие, дура лопоухая. Он же не для того тебя спас, чтобы за тобой приударить.
– Ты стрелял в меня, потом связал и тащил по снегу, – даже от звука этих слов меня бросает в дрожь.
Синие глаза невозмутимы.
– Да, я это сделал.
Я шевелю плечом – как же ноет сустав!
– У меня была вывихнута рука, – говорю я, вспомнив эту муку.
Мор смотрит на меня долгим, изучающим взглядом (при этом вид у него, скотины, совершенно ангельский), затем кивает.
Я оглядываю себя. Моей рубашки нет, вместо нее чужая – с какой-то толстой тетеньки, носившей старомодные тряпки, судя по жизнерадостному цветочному рисунку.
Кто-то видел меня раздетой. Я кошусь на Мора, который бесстрастно смотрит перед собой.
Возможно, это был он – значит, видел и мою грудь, и все остальное.
Фу. За что мне это?
Я шевелю рукой, чувствую, как что-то давит. Подтянув рукав, вижу, что запястья забинтованы мягкой