Литературная рабыня: будни и праздники. Наталия Соколовская
чудовищные картины.
Вот он прячется со своей камерой в горящем здании и не замечает, что балки сейчас обрушатся. Вот вертолет, из которого он фотографирует место боевых действий, сбивают, и летчик отчаянно пытается посадить потерявшую управление машину. Вот он подползает совсем близко к боевой позиции, а снайпер прицеливается в него…И только мое воображение удерживает балки от падения, вертолет от немедленного разрушения в воздухе, а снайпер, так и не успев нажать на курок, умирает в страшных конвульсиях, не выдержав чудовищной силы моей ненависти.
В такие дни я сижу и взглядом гипнотизирую телефон. Потом вспоминаю, что волноваться мне противопоказано. И я заставляю себя взяться за работу.
Я читаю верстку книги одного большого знатока Игры. Мы делаем четырехтомник. Подруга Манечка его составляла. И вот я сижу, с ногами забравшись в кресло. Настольная лампа выхватывает из вечерней полутьмы только страницы с разворотами текста. Роман, который я сейчас читаю, автор писал в разгар Второй мировой войны, в горной Швейцарии.
Он взлетал в космические ледяные высоты духа, а кругом горела и рушилась Европа. Наверное, это было сознательное противопоставление Космоса – Хаосу. Попытка доказать себе и миру, что он и мир – живы, что не все еще потеряно. Интересно, создаст ли наше время что-то похожее…
Наконец Ираклий звонит. И наконец я все ему рассказываю. Ведь несправедливо же, если с человеком, не дай Бог, что-нибудь случится, а он так и не узнает, что к уже имеющейся десятилетней дочери он скоро получит, по заключению УЗИ, еще и сына. Так и говорю ему:
– У нас будет сын.
А сама думаю: «За последнее время он ко всему привык. Авось и эту новость выдержит». Наступает долгая пауза. Настолько долгая, что я успеваю расслышать не только все вздохи и всхлипы измученного бедой пространства, которое нас разделяет, но и бесшумный звук раскрывающихся почек на фруктовых деревьях, растущих по склонам гор, и шорох шин той машины, на которой мы едем за город, тогда, мартовским вечером, четыре года назад…
Через неделю Ираклий прилетает. Видно, средство, использованное мной, было сильнодействующим, раз он бросил все свои горячие точки разом. Извиняется, что вырвался только на пять дней.
По дороге из аэропорта он молчит, только сжимает мою руку и озирается по сторонам, точно не понимает, куда попал. Ничего, три месяца назад со мной было то же самое.
Мы приезжаем домой. Он раскрывает чемодан и достает аккуратно завернутую в полотенце свежую зелень, молочный сулугуни, гранаты с обветренно-шершавой бугристой кожей, банку орехового варенья, две бутылки моего любимого «Ахашени», влажно дышащий лаваш и альбом с фотографиями…
Он говорит, что зелень, сулугуни и гранаты прислала его мама. Варенье – Мака, они с мужем постепенно приводят в порядок свой дом, но следы от пуль все равно проступают сквозь штукатурку. Вино – от Шурочки и Вовы-Ладо, которые очень меня любят и скучают. Лаваш он купил сегодня утром рядом с моим домом.