Панджшер навсегда (сборник). Юрий Мещеряков
к отмщению, а большинство из них были улемами, религиозными учителями, исламисты с полным на то основанием объявили Кабульскому режиму джихад.
К зиме 1979 года узел внутренних афганских проблем затянулся настолько, что его оставалось только рубить. Естественное стремление народа к новой свободе, в то время как диктатор кровью утверждал свою власть, а исламисты насаждали шариат, совпало со стремлением Советского Союза обезопасить свои южные границы. Нужен был повод для вторжения, и он нашелся. Кто-то же должен был помочь Амину укрепить государство, пока оно не превратилось в опасный неуправляемый хаос, и в том, что помощь будет, диктатор не сомневался, но как же ему не хотелось просить о помощи русских! А он попросил. И не один, а много раз, словно предчувствуя неизбежность прихода к власти исламской оппозиции. Вежливые дипломатические отказы из Москвы его и радовали, и огорчали. Он показывал членам партии, что готов к сотрудничеству с шурави, и в то же время осознавал, что однажды его также задушат подушкой, если они, русские, не придут. Странную позицию занимали американцы. Они, явно заинтересованные в плацдарме рядом с враждебным для них Ираном и в подбрюшье Союза, не проявляли большой активности и как бы не возражали против интернациональной помощи с севера. Почему?
Вникать в дела Усачеву пришлось на ходу. Его батальон в составе полка предназначался для вполне определенной задачи: во что бы то ни стало заткнуть одну кровоточащую дыру, а именно Панджшерское ущелье, логово Ахмад Шах Масуда. Отменный полевой командир, боевик с университетским образованием, он обладал внешностью и манерами цезаря, а уж никак не дремучего феодала, его же подразделения только условно назывались бандами, они имели хорошую организацию и контролировали всю территорию на восток от Саланга и до Пакистана. А его прозвище Масуд, «Счастливый», говорило обо всем остальном. Через ущелье Пяти львов он открыто выходил на главную афганскую коммуникацию Хайратон-Кабул. Полку предстояло взять ущелье под свой полный контроль. «Славная задачка, – только и смог подумать комбат, когда услышал это известие на совещании у командира дивизии, – тут либо грудь в крестах, либо голова в кустах». До офицеров батальона эту информацию доводить не полагалось, некоторое время на ней еще будет значиться гриф секретности, хотя бывалым парням из соседних полков эта картина виделась безо всякого грифа. С Панджшером нужно было что-то решать уже давно.
В палатке штаба батальона все строго, точно, все по норме. Походная кровать для отдыха дежурного, застланная простынями, складной рабочий стол с радиостанцией и полевым телефоном, металлический ящик – сейф с картами и документами батальона, две лампы электрического освещения, керосиновая лампа, столы и стулья для служебных совещаний – вот и все убранство, регламентированное, как и вся армейская жизнь. Жизнь и регламент. Кажется, они несовместимы, в этом сочетании совершенно нет места свободе, но стоит ли размышлять о своей