Правда и справедливость Toм 2 Индрек. Антон Хансен Таммсааре

      I

      Едва колеса под вагоном застучали, отбивая какой-то незнакомый такт, как Индрек впервые в жизни почувствовал себя совершенно одиноким, покинутым и словно отгороженным от остального мира.

      Прошлое, жизнь на Варгамяэ*, почему-то сжалось в комок воспоминаний, превратилось не то в сон, не то в сказку, словом, во что-то призрачное. Все прошлое представлялось теперь незначительным, а будущее — столь огромным и важным, что Индрек даже не в силах был постичь его смысла.

      Он и сам-то казался себе чужим в этом чуждом мире. Чужие люди оттеснили его в угол вагона. Одно утешение: можно смотреть в окно, за которым мелькали — то на полянах, то среди полуголых кустов — столбы с белыми чашечками, держащими провода, огороженные стога сена на лугах, леса, болота, утыканные скирдами поля. Там и сям пестрели стада; промелькнул стоящий у костра пастушонок; за тарахтящим поездом погналась собака, которую вскоре окутал оседающий паровозный дым. Но даже эти знакомые картины оставляли Индрека безучастным, не трогали его.

      Им овладело какое-то серое безразличие, хотя каждая клеточка в нем трепетала — то ли от безотчетного страха, то ли от предчувствия огромного счастья – кто знает.

      Время от времени он постукивал каблуком по сундучку, задвинутому под скамейку, словно боялся, как бы тот не исчез, — ведь сундучок был его единственной родной вещью в этом чуждом мире. И каждый раз, когда Индрек убеждался, что сундучок цел, на душе у него становилось теплее и спокойнее. Он понимал, что это невероятно глупо и смешно, но ничего не мог с собой поделать. Его настоящим попутчиком был этот перевязанный крест-накрест прочной веревкой сундучок, а не сидевшие рядом люди.

      Когда поезд остановился, Индрек решил, что сойдет одним из последних — меньше будет суеты и давки. Но попал из огня да в полымя: пришлось продираться сквозь толпу лезущих в вагон людей.

      — Лезь, лезь, мужицкое отродье! — насмешливо крикнул ему кто- то.

      Индрек начал было искать глазами обидчика, но не успел и оглянуться, как услышал злобный окрик:

      — Катись отсюда со своим сундучишком! Дай людям войти!

      Удивительное дело, но от этих слов Индрек как бы воспрянул духом

      — на него повеяло чем-то родным, что удивительно гармонировало и с ним самим, и с его некрашеным сундучком. Он увидел вдруг снующих взад-вперед людей, увидел и себя со своим сундучком, который подпирал правым коленом, чтобы легче было пробиваться сквозь гущу толпы.

      Вскоре Индрек очутился около здания вокзала. Поставив ношу на землю, он решил собраться с мыслями и переждать, пока не поредеет людской поток. Это оказалось весьма кстати: наблюдая за плывущей мимо толпой, Индрек смог убедиться, что тут есть сундуки куда более громоздкие и неуклюжие, чем его собственный. Это словно придало ему сил, и он двинулся вперед, подпирая сундучок правым коленом.

      Когда Индрек, миновав зал ожидания, вышел на привокзальную площадь, толпа уже схлынула. Не успел он, отойдя в сторонку, опустить сундучок, как возле него остановилась пролетка и коренастый мужик с всклокоченной бородой крикнул, размахивая кнутовищем перед самыми его глазами:

      — Ну что, молодой человек, поехали?

      Индреку не оставалось ничего другого, как взять сундучок и взвалить его на пролетку.

      — Стоймя поставьте, а то сами не уместитесь, — посоветовал старик.

      «Куда теперь я поеду? Куда он меня повезет?» — подумал Индрек.

      — За реку поедем? — спросил извозчик.

      — Я и сам не знаю.

      — Как это так? Куда ехать-то?

      Индрек в двух словах объяснил, зачем приехал.

      — Ну, значит, я прав, — заметил извозчик. — За реку, к старому Траату, — и близко и дешево. Только вот что я вам скажу: дерьмовая это школа, совсем дерьмовая. Мой племянник ходил в нее, он, пожалуй, ходил бы до самой смерти, да рекрутский набор подоспел.