Владычица морей. Николай Задорнов
и, как она, был в него влюблен.
Не иначе как обед у Керженцевых – затея Веры; она тревожится и не терпится знать про Алешу что возможно. У Керженцевых всегда толпится молодежь, так и гостям будет интересно.
Гости объясняли, чертя по просьбе Сибирцева, как строился в Японии стапель и как спускали корабль. Какая была местность, бухта, глубины и как и какими своеобразными инструментами работали японские мастеровые.
– Японцы не захотят после ваших уроков завести более современный флот? – спросил Сибирцев.
– Признаются, что им нужны паровые и железные корабли, а также усовершенствованные артиллерийские орудия, – ответил Мусин-Пушкин, – как для своей безопасности, так и для будущего расширения японских владений и завоевания разных стран по примеру европейских держав. О чем осмеливаются заявить лишь, выражая приятельство и под секретом.
– В книгах одного из японских философов, еще в прошлом веке, развивались подобные идеи, – подтвердил Осип Антонович Гошкевич. – Утверждалось, что Япония должна достигнуть такого же могущества, как Англия и Франция вместе взятые, для этого надо завоевать Камчатку и построить на ней японский город, как Лондон, и завоевать земли на континенте в более удобном климате и где нет землетрясений, примерно в Приморье, и построить там город, как Париж.
Гошкевич рассказал, как японец всем интересовался на кораблях, в колониях и в Англии, что вообще всем много впечатлений дает Лондон и делает людей образованней, можно там почерпнуть много знаний.
Николай Михайлович спросил, сохранились ли еще в Трафальгарском сквере скамейки из толстых некрашеных плах, как в деревне у ворот.
– Так точно, – весело отвечал Шиллинг. Кроме него, и внимания никто не обратил на скамейки.
Николай Михайлович оставался на вид спокойным и сохранял хорошее настроение. Он не мог понять поступков сына и втайне был недоволен.
Когда начало темнеть и потянуло финским холодом, он проводил гостей через сад за ворота, куда подали экипаж, запряженный двумя рысаками, и, простившись, велел дворнику спустить цепную собаку. Анастасия Николаевна по его шагам, как он подымался на деревянное крыльцо, и по шарканью ногами слышала, что муж не в духе и теперь только станет самим собой. Засевшая забота подавлялась им, пока не запер за собой дверь в пробуждавшийся предвесенний сад.
Николай Михайлович мог полагать, что жене письмо сына еще неприятней, чем ему. Тем более нечего ее бередить. Какие-то недомолвки и намеки гостей могли показаться за столом. Николай Михайлович пробовал начисто поговорить, нет ли, мол, чего-то, какой-то причины задержки сына. Уклонились, уверяли, впрочем, что все обстоит благополучно; очень может быть, что сами всего не знают или не берутся судить. Может быть, уверены в нем, кажется, зарекомендовал себя участником предприятий и приключений, и, верно, не только по долгу службы. Николай Михайлович сам был молод. Он не поддавался увлечениям, но не раз увлекались его сверстники.
Послезавтра