Мир до и после дня рождения. Лайонел Шрайвер
значение снукера. Рэмси стремительно ушел в вираж и несся вперед. Тон был неестественно сдержанным; дискуссия вышла из-под контроля. Она понимала, к чему он клонит, и невольно приоткрыла рот, едва сдерживаясь, чтобы не вскочить с дивана и не заставить его замолчать.
– Я не хочу видеть тебя до начала Гран-при, – произнес Рэмси. – И никаких любовных посланий и болтовни в трубку. По возвращении в Лондон я желаю видеть тебя у моего дома только в том случае, если ты сообщишь Лоренсу, что влюблена в меня и расстаешься с ним.
Если несколько минут назад поведение Рэмси и напоминало мелодраму, то сейчас от его ультиматума «либо он, либо я» непривычно веяло здравым смыслом. Однако ему не удалось скрыть за внешней уравновешенностью, что один ее необдуманный шаг может привести к стремительным, безрассудным и скандальным последствиям.
– И это еще не все, лапочка. Когда ты уйдешь от Лоренса, если ты от него уйдешь, я не позволю тебе жить в спальне наверху в качестве личной шлюхи. Ты выйдешь за меня замуж. Поняла? Выйдешь незамедлительно. В сорок семь лет, знаешь ли, у меня нет времени на долгую помолвку.
Это предложение, от которого подгибались колени, казалось страшнее ненападения. Манера подачи была слишком жесткой, то, что само по себе было ужасно, представлялось еще более пугающим. Заявление Рэмси отрезало путь к возможности «временно пожить раздельно» с Лоренсом и попробовать на вкус жизнь с Рэмси, как можно сделать на рынке в Боро без всякого обязательства купить. И в то же время ни один мужчина не просил Ирину выйти за него замуж, пусть и таким неподобающим тоном. Исходившая от него ярость отбросила ее, как мокрую тряпку, на три фута, затылок неожиданно стало покалывать.
– Рэмси, я не вышла замуж на Лоренса даже после десяти лет…
– Я все сказал.
Вернувшись домой, Ирина почти не пыталась скрыть следы слез на лице. Было уже за полночь, и в городе с космополитическими претензиями и провинциальной системой работы транспорта метро уже закрылось. Наслаждаясь чувством вновь обретенного абсолютизма, Рэмси не потрудился вызвать ей такси, а оставил на крыльце дома, предоставив самостоятельно выбрать тот способ добраться до дому, который ей покажется наиболее удобным. Прощание ограничилось рукопожатием, вызвавшим такой поток слез, что, остановив такси на Гроув-Роуд, она по просьбе водителя была вынуждена трижды пытаться внятно произнести адрес.
В этот вечер Рэмси оказался не единственным, кто был настроен демонстрировать свое равнодушие. Не найдя объяснения ее красным от слез глазам, Лоренс, сидевший в гостиной, сухо произнес:
– Уже поздно.
– Опоздала на метро и целую вечность ловила такси.
– Ты взяла такси? Не проще ли было следить за временем, чтобы выйти на пять минут раньше и успеть до закрытия метро?
– Потеряла счет времени. Сегодня пятница и все такси заняты, пришлось долго ждать.
Ей приходилось столько лгать, так почему было не скрыть тот факт, что она воспользовалась одной