Это здесь. Михаил Айзенберг
за ними в фильме Иоселиани «Охота на бабочек», где Пятигорский играет магараджу.) Было видно, что профессор не прочь еще и перекинуться парочкой острых фраз. Но я через несколько минут должен был читать перед публикой, то есть был не вполне вменяем. Прослушав мои растерянные ответы, философ вежливо улыбнулся и извилисто скользнул в зал.
После выступления художник Олег Прокофьев вызвался подвести Пятигорского с дочкой, а заодно и меня. Между водителем и профессором шел очень оживленный диалог, но вдруг все разом замолчали, поняв, что мы едем по встречной полосе. Все могло кончиться плохо, но движение, к счастью, оказалось менее оживленным, чем прервавшийся разговор.
Стремительная находчивость опытного собеседника, провокационность и особое лукавство заметны и в научных трудах Пятигорского. Но в живом разговоре это заметнее, там Пятигорский не кладет мысль на язык, а накручивает ее и наворачивает. При этом помогает ей всем телом, а особенно – размашистыми вращательными движениями руки, словно крутящей ручку огромной мясорубки. В пальцах пляшет сигарета. Не умолкает голосовая канонада, чередуются звук летящего мыслительного снаряда и его разрыв.
В одном тексте Павла Улитина есть что-то подобное: свист и разрыв. «Бомбы падают с завыванием: „Кому-у-у?“ И наконец взрывы: „Вам. Вам. Вам“».
Очень странная вещь: Улитин, когда бывал оживлен, говорил с теми же голосовыми растягиваниями и ударами. И жестикулировал почти так же. Но они не были знакомы, даже никогда не видели друг друга. Странная вещь, непонятная вещь.
«На самом деле мы узнаем свой тип в совпадениях…» – говорит Пятигорский. Речь здесь явно идет о стиле: «Культура – это не книги. Это продолжение существования определенного типа людей с определенной эстетикой поведения. Я бы даже не назвал это правилами».
Нина со мной не согласилась: «Нет, мне так не кажется. У Улитина при всем напоре всегда была заметна в глазах какая-то ироническая искра. У Саши этого нет совершенно. Улитин в каком-то смысле человек более сложный – многоплановый, что ли».
Почему я все время возвращаюсь к Пятигорскому – почти не знакомому мне человеку? Возможно, потому что в его экстравагантных и на редкость настойчивых мыслях-выкриках есть для меня какая-то подсказка. Какие-то его идеи хочется подхватить. Например, понимание мышления (и существования) как разговора – одновременно с разными людьми. Хищная потребность в разговоре – это, собственно, потребность в существовании. С окончанием мысли начинается процесс развоплощения.
Замечательные намеки есть в его романе «Древний Человек в Городе»: «В наше время есть немало людей, которые знают все, о чем нужно знать… Им противопоставлено все остальное человечество, которое практически вообще ничего не знает, ибо знать – не его дело. Но это противопоставление – еще одна иллюзия. И тем и другим вместе противостоит крошечное меньшинство тех (по Бакару, их не больше шести тысяч во всем мире), кто имеет СВОЕ знание. За ними нет будущего».
Они