Хрупкие создания. Дониэль Клейтон
но я все равно мерзну.
– Что же мне делать? – размышляю вслух.
Бетт и Уилл переглядываются. Они знают, как угодить Морки. Они же здесь давно.
– Соберись, – говорит Бетт, смахивая со свитера невидимую ниточку. – Морки не терпит драм и отговорок. – Она наклоняется и делает растяжку, разогревается, словно пришла сюда не просто посидеть в сторонке. – И постарайся больше столько не пить.
– Бетт! – одергивает ее Уилл.
Слышать это неприятно, но виду я не подаю. Шепчу:
– До вчерашнего я ни разу не пила.
Если Бетт и удивлена, то не показывает этого.
Мне сложно в этом признаться. До того как переехать в Нью-Йорк, к семье моего кузена Алека, и поступить в балетную школу, я только и делала, что танцевала, училась или ждала звонка от Анри, сидя на диване с моей британской приемной матерью. Нью-Йорк совсем не похож на Лондон.
– Не думала, что мне так сильно ударит в голову.
Мне хочется пожурить Бетт за то, что она мне столько подливала, но я этого не делаю. Она ведь мой единственный настоящий друг здесь, в Нью-Йорке. Нельзя же вот так просто все разрушить.
– У всех бывают «не их» дни. – Уилл успокаивающе гладит меня по ноге. Будто это поможет.
На глаза наворачиваются слезы. Я слизываю с губ клубничный блеск и слышу голос матери, которая меня за это ругает. Она всегда говорила, что леди так не делают.
Оглядываюсь, оборачиваясь, и вижу, как Сара Такахаши выполняет подъем, который не смогла сделать я. Морки ей подмигивает.
– Не волнуйся, Кэсси, – радостно возвещает Бетт. – Уилл тебе поможет. Мне вот всегда помогает.
Слово «всегда» она произносит с нажимом. Взгляд Уилла блуждает по студии, словно он следит за мухой.
Бетт дарит мне ослепительную улыбку – такую широкую, что я могу пересчитать все ее зубы. Идеальную, как и вся она.
Меня снова вызывают в центр зала. На этот раз вместе с Уиллом. Чувствую, как Бетт смотрит на него, пока Морки показывает нам следующие несколько па. С болезненной сосредоточенностью, каждый сам по себе, мы запоминаем движения. У нас уходит почти час на то, чтобы вызубрить их, и только потом Морки позволяет нам попробовать самим. Наконец я стою в центре, готовая показать все, на что способна.
Жду, когда зазвучит музыка. Разум мой спокоен, исчезло все: тревога, критика, лица за стеклом. Я вижу только Уилла и представляю на его месте Анри. Делаю первый шаг, становясь музыкой. Каждое движение руки – верное. Я прыгаю, и кружусь, и взлетаю, и скольжу. Я порхаю.
– Следи за музыкой! – кричит Морки.
Руки Уилла на моей талии. Подъем. Он поддерживает меня правым плечом так, словно я ничего не вешу.
– Она же не коробка, Уильям, – говорит Морки. – Она драгоценность. Так с ней и обращайся. Как с самым дорогим, что у тебя есть.
Его пальцы впиваются чуть ли не прямо в кости – Уилл пытается меня удержать.
– Прекрасно, прекрасно! – Морки перекрикивает музыку. – Кассандра, улыбайся!
Улыбаюсь изо всех сил. Смотрю в зеркало, слышу только наставления Морки. Делаем «рыбку»[3] –
Pas de poisson (