В объятиях XX-го века. Воспоминания. Наталия Дмитриевна Ломовская
и тянула хозяйство, а по утрам мерила версты до опорного пункта. Ни зимой, ни летом не оставляли они шелкопряда.
Сергей Сергеевич, хоть и профессорствовал и заседал, а все старался улучить минуту для Сатурнии. Войдет в дубраву – тишина, палые листья шуршат под дубками, он на крыльцо, открыл дверь, и первое – не видит, а слышит своих червей: "Ах, как они едят! Войдешь в лабораторию, а там хруст, будто в стойлах лошади овес жуют!" И вывел-таки породу, приспособил южного червяка к среднерусской суровости. Сдал "Горьковскую моновольнинную" в испытание, получил правительственную(!) награду и тут же занялся новым делом: решил перевести гусеницу с дуба на березу. Березового шелкопряда задумал Сергей Сергеевич. И вывел бы! Вот уж начал он снова скрещивать, отбирать, поставил опыт сразу на девяти семействах. И ждет, приглядывается к червяку… Восемь линий не вынесли, погибли, но одна прижилась, на березе завила коконы. И числом не меньше, чем на дубе. Возликовал Сергей Сергеевич, и, верно, такого в природе досель не бывало. «Да еще, коконы-то оказались первоклассные, лучше дубовых! – писал он брату. – Теперь от этой семьи поведу линии и «березовая» порода у меня в руках. Ты только подумай: шелкопряда можно будет выводить и под Ленинградом, и под Пермью, а если захочешь, хоть в твоем Миассе.»
Осенью 1945 года, – вспоминает В. И. Сычевская, – я была у Сергея Сергеевича в Горьком, он уже плохо видел, но был по-прежнему полон интересных мыслей, энергичен, занимался шелкопрядом… В октябре 1945 он еще не знал, что случится через три года. Но теперь-то уж можно рассказать.
Четверикова вызвали к ректору.
– Мы высоко чтим вас, Сергей Сергеевич, – начал он, – и хотели бы сохранить в Университете… Но вы знаете… словом, надо отречься…
Профессор сидел прямо, молчал, и ректор округлил свою мысль:
– Это формальность, напишите, что вы отказываетесь от прежних ошибок, от морганизма и вернемся к делу».
Снова помолчали.
– Вы полагаете, это поможет? – усмехнулся Сергей Сергеевич. Ректор не понял, тогда он почти закричал:
– Да если я даже отрекусь, кто вам поверит? – утих и внятно добавил:
– Справедливо или нет, но меня считают одним из основателей современной генетики…
И ушел. А в приказе было: «неисправимого морганиста-менделиста уволить… отчислить…»
Неисправимый лежал в это время с третьим инфарктом и никогда уж больше не вернулся ни в университет, ни в Марьину рощу.
«Что для меня самое главное в любом научном исследовании? Это – ПРАВДА!! Не половинчатая правда, которая хуже открытой кривды, а настоящая, полноценная, чистая и честная правда.
Никаких кривотолков и никакой лжи, вольной или невольной. Так было и останется до последнего мгновения моей жизни; от этого я не могу отступиться, как бы обстоятельства ни складывались против меня…»
Болью отзывается в сердце и когда подумаешь о судьбе младшего брата Сергея Сергеевича – Николая Сергеевича Четверикова