Нуар. Андрей Валентинов
было весьма затруднительно. Язык метрополии мой сосед знал скверно. Читать – читал, но общаться предпочитал на родном.
Я подошел ближе, и ровно за три шага ударил строевым. Остановился, бросил руки по швам, замер.
«Смирно!»
– Здравия желаю, ваше превосходительство!..
– Здравствуйте, мсье! – на этот раз голос & звучал не в пример скромнее, чем прежде. Старика она побаивалась.
На загорелом, покрытом сеточкой морщин лице яркие молодые глаза. Брови – темный перец, на голове и на висках – морская соль.
– И вам здравствовать, маленькая мадемуазель!
Сосед, ловко связав непослушные французские слова, довольно улыбнулся. Затем поглядел на меня.
– Охота вам, голубчик мой, шутки строить, причем каждый раз одни и те же! Отменили «превосходительств» еще при благоверном Временном правительстве, чему мы с вами оба – печальные свидетели… Добрый день, дражайший Родион Андреевич. Извольте принять положение «вольно» и прекратить глумление… Пригласил бы к себе – чайку откушать, так вижу, заняты. Как я понимаю, юницу прогуливали да уму-разуму учили? Дело нужное, в здешних пансионах всё больше попы латинские девиц наставляют, ровно во времена Вольтеровы.
& дернула бровями, и я поспешил перевести. «Юница» согласно кивнула.
– А еще в церкви петь заставляют, даже если горло болит. А Бог, между прочим, мир, конечно, сотворил, но после этого ни во что не вмешивается, только наблюдает. Мы для Него этот… эксперимент.
Я перевел, постаравшись передать слово в слово. Покойный Марк был убежденным деистом, особенно после пары рюмок коньяка.
Услыхав про эксперимент, старик лишь печально вздохнул. Затем поглядел на меня.
– Прервал я вашу прогулку, голубчик мой, по очевидной надобности, вам хорошо ведомой. Трудно вас дома застать, да и в городе не разыщешь. А между тем…
Он поглядел на &, на миг задумался, качнул седой головой.
– Невместно выходит. Мы с вами, Родион Андреевич, беседу ведем, а юнице и непонятно. Но сие в данный момент к лучшему. Родион Андреевич! Хоть и не дал Господь на старости богатства, однако же собрал я некую лепту. Должен я вам, и немало должен. Сразу не отдам, но…
– Не надо! – прервал я. – Александр Капитонович, не обижайте!
– Молодой человек!..
Глаза потемнели, загустел голос. Ладонь & в моей руке еле заметно дернулась.
– Негоже, голубчик мой, перебивать старшего и по званию, и по возрасту. Не нищеброд я, Родион Андреевич, не лаццарони италианский, чтобы Христа ради небо коптить. Должен вам – и отдам.
Старик был горд. То немногое, что у него оставалось, было потрачено на лечение разбитой параличом жены. Помочь некому, русских в Эль-Джадире мало, почти все – такие же бедняки. Его Превосходительству, кавалеру Почетного Легиона, можно сказать, повезло, какая-никакая, а пенсия. Но этих копеек не хватало, и старик уже всерьез подумывал продать дом.
Я, конечно, подсобил – с медикаментами, с сиделкой, затем и с похоронами. А потом началась война, и