Туманность карапетов. Михаил Стрельцов
Вот она его пьёт, давится уже, а пьёт. Свежее молоко. Из-под коровки. Сытное. С привкусом типографских чернил – получается.
Отсыплет внутрь шрифта, по закону Архимеда молоко к краю, опять дует. Так и спрятала и предков не запалила, когда полицейские всё же в спальню запёрлись и додумались детскую кроватку обыскать. Родители сами удивились, куда шрифт из-под подушки делся?! Девчонка победоносно потом им и поведала, как молочка нахлебалась. И тогда ещё, в начальной школе, появились у меня если не к рассказу, то к ситуации вопросы. Ну, что хворый ребёнок холодного молока для увеличения ангины наглотался, а родители обрадовались – ещё ничего. Во имя революции же и дитя родное не жалко. Тут в другом дело.
Пробовали когда-либо литр молока взахлёб выкушать? Фиг с ним, чернил привкусом, просто взять и литр в себя?! Даже взрослому за пять минут не управиться. Сколько же по времени она пила?
И во время этого, заметим, полицейские обшаривали какие-то «другие комнаты». То есть комнат у дореволюционных пролетариев было несколько. А не как у меня, человека века 21-го – одна.
И второй вопрос: бедные-пребедные эти пролетарии где-то взяли и запросто купили полтора литра молока, когда им понадобилось. Просто взяли и купили. На свои нищенские дореволюционные зарплаты. Что я себе запросто, к примеру, на постсоветском уже пространстве не всегда могу и позволить: ещё подумаю – брать молока или на чём другом подэкономить. И вытекающий, основной вопрос. Какого лешего при молоке и стольких комнатах им понадобилась эта революция?
Как мы с герой переписали историю физики
Само собой одноклассники награждают друг друга кличками, некоторые прилипают сразу и надолго. Всегда доставалось и учителям, разумеется.
Из поколения в поколение нашего учителя Георгия Алексеевича называли Гера. Иногда – Гера-пингвин. Мужичок был маленького ростика, крепенький и действительно походил на пингвинёнка. Но это злое прозвище. В основном, на выпускном девочки исписывали подоконники: «Гера – любовь моя!» Потому как всё же обаятельный, чернобровый мужчинка, заядлый охотник, рыбак и водил нас в турпоходы. Был он нашим классным руководителем, но вообще-то вёл уроки физики, то есть давал лекции, которые мы записывали, изучали, что по тем временам было передовой методикой. При чтении лекции, упоминая того или иного учёного, непременно проговаривал – «английский учёный» или «великий английский учёный». Тем самым расставляя приоритеты. Мол, этот великий, ибо заложил, а тот просто, ибо подхватил и развил.
По какому принципу он сортировал этих учёных, мне до сих пор неизвестно.
А как-то приболел я, то есть какое-то время не посещал школу. Тем временем по телевизору показывали польский сериал про Вторую мировую, где партизаны, естественно, колошматили фрицев и наоборот. Из забавного в фильме были только польские фамилии, такие как Соловейчик, Бугайчик, Готовчик.
А сериалы по телевизору, надо сказать, при отсутствии компов, видео и какого-либо выбора телеканалов вечерами смотрели все. То бишь, приступая к обсуждению, разговор начинали не словами: