Провинциальная богема. Пьеса в 2 действиях. Вячеслав Злобин-Алтайский

      ЗАРУБИН. Неугомонная старушенция. В неделю по три рассказа! Строчила, как швейная машинка. Бедолага Гущин, похоже, взмолился перед Кудиновым… Открыли шлюз для нее в журнале. И пропал наш Евгений Геннадьевич. Как Д’Артаньян после отбивался!

      МИЛЕШКО. Что ты хотел – вдохновение! А чем богаты, тем и рады! Эта зараза как эпидемия: захватывает целиком, а там кого целует в темечко, кого за неистовство карает…

      ЛИПИН. Пенсия с ней сыграла злую шутку. Начиталась Шукшина и решила, а я че, хуже?! Вот и попала шлея под хвост! Она просто несчастная… С кем не бывает…

      ЗАРУБИН. Да нет – счастлива она. Это был ее звездный час! А ведь держал ее, он держал для передачи ее энергетики молодым!.. А тут вот у молодого хандра… За пару недель творческого заточения начинаешь воспринимать эту келью вратами рая!

      МИЛЕШКО. То-то и оно, но какая келья, Иван?! Это храм таинства наших деяний!

      ЛИПИН. Если не злодеяний!..

      ЗАРУБИН. О-о! Каково?.. Андрей у нас, как всегда, циничен, как и сокрытое в подвалах его души творчество…

      ЛИПИН. Почему же цинично творчество!? Загадочно – да, но реалистично… Совсем реалистично.

      ЗРУБИН. Одно беда, мы его совсем не осязаем, не обоняем и не ощущаем… Андрюша, ну дай же, наконец, нам его на суд наш божий!? И мы его разнесем со всей своей одержимой принципиальностью! В пух и прах!

      ЛИПИН. Рождение романа не требует суеты. В муках созидания пребываю!

      МИЛЕШКО. Так сказать, в продолжительном и упоительном смятении духа!..

      ЗАРУБИН. Мятущимся! И ты свой крест влачишь лет десять – сколько я тебя знаю. С первого дня, как пришел в гнездо к нашему мэтру! Все зубки точишь? Так, наконец, открыл бы личико, Гюльчатай?! Ну, хоть единственную главку? Хоть дозволь в щелочку подсмотреть? Мы ведь все птенцы одного гнезда…

      МИЛЕШКО. Я думаю, что птенчик открыл уже свое сокровище, но мэтру!.. А нас, Андрюша, просто водит за нос. Что ему до нашей чернорабочей миссии, нашей мелкой тусовки! Хитер, как бес, чего скрывать!..

      ЛИПИН. Иван, я же не хочу ошарашивать нашу уважаемую публику, как некто при своем первом визите… Кровавое средневековье, а результат – паралич сердец и смысла.

      МИЛЕШКО. Вот жахнул! Прямо залпом «Авроры»!..

      ЗАРУБИН. Простительно, в боевом угаре и не то выкинешь. Я же был прав: не слово точит, а зубки! Однако одно – первый опыт в миниатюре, другое – вечные истязания себя точкой и суффиксом! А после: полюбят, не полюбят – страшно!.. Тебе не страшно? А мне иногда снятся страшные сны… и я пишу их. А это уже другое. Отрезал страх – и снова в бой!

      МИЛЕШКО. И все же стоит выдавать на-гора вирши наших друзей во «Вселенский собор». Есть в этом нужда, движущая сила некоего общего литературного процесса. Это кислород, безусловный двигатель, я бы сказал, сподвижник большой истории!..

      ЗАРУБИН. Но кто сказал, что это панацея от неуспеха?! Казалось бы, тот же Лейкин, не чета нашей старушке, сотнями своих опусов заваливал русские журналы… и стал великим? Вовсе нет. Покаркал над светлым небосводом творческой России и пролетел мимо истории. Но в том-то и дело, что он винтик истории… и винтик с большой буквы! Сколько таких обогащает Русь могучим и великим? Бесконечное множество.

      ЛИПИН. А вот скажу… Я как альбатрос. Утомительно разбегаюсь перед полетом, бегу до изнеможения, но если взлечу, то долго буду в небе парить. И буду смотреть свысока на бренность вашего суетного бытия!..

      МИЛЕШКО.