Курсистки. Марина Болдова
оплеуху от отца. От неожиданности она слегка обмякла и сержанту, наконец, удалось посадить ее на стул. Придерживая для острастки девочку за плечи, он вопросительно посмотрел на своего начальника. Майор Лукин перевел вопрос отцу Софьи.
– Я сам разберусь. Ты вторую оформи, как следует, я с ней договорился. Соня, пойдем, – твердая рука отца сжала ее плечо.
– Что ты сделал с Танькой?
– Ничего такого, чтобы ей не понравилось. Пойдем! – голос Риттера звучал уже угрожающе.
Отец ее никогда не бил. Да что там, даже не кричал. Кричала нянька Поля, причитая над ее растрепанной от выпитой водки физиономией или рваными колготами. Пощечина от отца, впервые полученная ею, да еще и в присутствии посторонних, трезвила. Соня поняла, что дело плохо. Нужно было менять тактику, чтобы не было еще хуже. А хуже могло стать. Хуже уже то, что отец опять перестанет давать ей денег, и она залезет в долги. «Только недавно все у Каши отработала, опять попадалово!» – подумала Соня с тоской. Каша, в быту – Кашин Максим Леонидович, держал девочек для утех непростого народца. Народец был в основном командировочный, на два – три дня, в город наезжал для выполнения особых поручений, чаще разово. Во всяком случае, дважды Соня не обслуживала никого. Каша платил немного, девочки были в основном неприкаянные, с родителями вроде Танькиной мамашки – пьянчужки. И только Сонька была элитой. Каша относился к ней с уважением, из – за отца, конечно, ни к чему не принуждал, давал просто возможность подзаработать, когда ей было нужно.
Когда – то, года два назад, познакомившись с Соней и Татьяной, он даже и предположить не мог, что эта обалденно красивая девочка, лениво посасывающая пиво из банки, – дочь председателя суда. Он только отметил, что на ней курточка не с рынка, да сапожки на баксы куплены. Со второй все было ясно – вещи дорогие, но поношенные. Каша сразу понял – донашивает с чужого плеча. Танька Косова, вот уж точно фамиличку Бог подогнал – рот у девочки и вправду был косоват, была бледной тенью яркой Софьи. Девочек он тогда только шоколадкой угостил, Танька быстро и жадно ее надкусила, а Соня только поморщилась.
Теперь Соня в полной от него зависимости, но, странно, Каша даже переживает за нее, так, по – братски. Не хотелось ему, чтоб она по рукам пошла, да ведь не остановишь! Лучше под его присмотром, чем кто незнающий ее употребит и выкинет. Каша нутром чувствовал, не судьба этой девчонке долго в дерьме копаться. Не такое у нее будущее.
Соня ступала мягкими сапожками по щербатому полу районного отделения милиции и боялась. Животный страх не отпускал ее до тех пор, пока они не вошли в квартиру, и она не увидела, наконец, лицо отца. Неожиданно жалость к нему, старому и одинокому, вырвалась в громкий крик, и Соня повисла у него на шее.
– Папочка, папочка, прости меня! – она билась в истерике, выплескивая наружу все, что накопилось в ней за последние пол – суток. Злость на Аньку Ларцеву, страх, когда поймали, страх, когда увидела ее, поверженную и скрюченную на асфальте, страх, что вдруг умерла, вдруг до смерти?! И, наконец,