Шея жирафа. Юдит Шалански
попытались спрятать сигареты, что у нее пропало всякое желание вмешиваться. Да и поздоровались они вполне пристойно. Сегодня по школе все равно дежурит Бернбург, которая и сама дымит как паровоз; ее, правда, нигде не видно. Наверное, опять с самого начала учебного года ушла на больничный. На всякий случай.
Главное здание школы – двухэтажное строение семидесятых годов. Если смотреть сверху, выглядит как хромое, недописанное «Н», это хорошо видно на аэрофотоснимке, который с недавних пор висел в приемной у секретарши. Рядом – здание для преподавания специальных предметов в форме большой буквы «I», такой сдвинутый вбок аппендикс. Две гудронно-серых буквы на песочном фоне. Не лучшего качества. За водосточной трубой вовсю идет коррозия бетона. Сторона, обращенная в сторону вала, вечно сырая. Пара дорожек, выложенных плиткой, ведут узкими мостиками к покрытому красной черепицей прямоугольнику спортивного зала. На стене главного здания рядом со входом красной краской напылена надпись: «Дарвиновка вымирает!»
Теперь здесь больше ничто не напоминает о Лизелотте Герман. Тогда, после объединения, реформаторы хотели все сделать на совесть и выбросили старое название вместе с плакатами на деревянных рамах. Так называемую Расширенную школу верхней ступени переименовали сразу же, даже прежде площади Дружбы народов и улицы им. Вильгельма Пика. Лизелотта Герман была мертва и окончательно забыта. Еще четыре года, и здесь все закончится. И для нее тоже. Инга Ломарк не питала иллюзий. Начать все сначала в другом месте? Это не для нее. Старое дерево не пересаживают. А она – женщина, не дерево, и даже не мужчина. Каттнер родил еще одного ребенка. По крайней мере, так говорят. С бывшей ученицей, вскоре после того как она окончила школу. Ничего противозаконного. Может, это только слухи. Да, впрочем, все равно. Мужчина в полном расцвете сил. Ее одногодка. Старый пень. В принципе, она может дожить до восьмидесяти, до девяноста лет. Если верить статистике, это очень даже вероятно. Она – часть розового пузыря на возрастной пирамиде в ежегодных демографических отчетах, которая демонстрирует падение рождаемости и тревожный избыток пожилых. Пирамида меняет форму: сначала она напоминала елку, потом улей, а теперь стала похожа на урну. Все карабкаются наверх к могиле. Рост и размножение. Был спад в войну, а потом: еще раз, когда придумали противозачаточные. Дайте-ка мы вас пересчитаем. Ожидаемая продолжительность жизни составляет от восьмидесяти до девяноста лет. По крайней мере, этого ждешь от жизни. А в конце остается еще так много ожиданий. И что прикажете делать все это время? Ждать и пить чай? А почему бы и нет? Ждать и пить чай. Скучно ей не будет. Ей никогда не бывает скучно. Но заняться чем-то новым? Чем же? Чем новым-то? Значит, все-таки старое дерево. Стара, как дерево. Пятьдесят пять колец разной ширины. Ранняя древесина и поздняя древесина. Меняющиеся условия роста. Морщины, как линии древесной текстуры. Годы были совершенно разными. Но все они прошли. О переезде, во всяком случае, нечего и думать. С Вольфгангом и его страусами это невозможно. Только